На информационном ресурсе применяются рекомендательные технологии (информационные технологии предоставления информации на основе сбора, систематизации и анализа сведений, относящихся к предпочтениям пользователей сети "Интернет", находящихся на территории Российской Федерации)

РЖАКА

187 491 подписчик

Свежие комментарии

  • Наталья Бушуева
    Это точно!Покупаю сено!..
  • ММ
    Натуральные блондинки, как правило, исключительно умны! Летит блондинка в самолете. Рядом сидит юрист, который захоте...Еду по трассе, ни...
  • Сэм Самуилович
    Покупаю сено!..

Купание

Купание.

«Не всё золото, что блестит»

Поговорка.

 

- 1 -

Лето 198.. года в городе–герое Севастополе выдалось жаркое. Мы, курсанты 3–го курса 3–го (дизельного) факультета Севастопольского Высшего Военно–Морского Инженерного Училища, прибыли в 153–ю бригаду дизельных подводных лодок для прохождения практики. Пекло неимоверно. Одетые в форму №–2 (белый верх, черный низ) мы исходили потом. Скрыться было некуда. Наш руководитель капитан 2 ранга Бобров Николай Степанович исчез в преисподней штаба бригады, оставив нас жариться на плацу.

Деревья стояли по периметру, но они стояли не про нашу честь. По плацу то и время пробегали вспаренные матросы, видно, по плацу пешком ходить не полагалось. Наши рундуки лежали бесформенной кучей, и мы такой же кучей стояли рядом с ними. Жара. Она донимала каждую клеточку наших бренных тел, мечтавших попасть в благословенную прохладу. Но не тут–то было. Вся наша советская служба состояла из выставления перед военнослужащими немыслимых и непреодолимых преград, которые полагалось по ходу дела преодолевать с криком «банзай» и радостным выражением лица. Так и у нас. Вместо того, чтобы рассадить нас в курилке, которая стояла в благостной тени метрах в 100÷150 от плаца, наш руководитель ставил нас жариться на плацу и убыл в расслабляющую душу и тело прохладу штаба бригады.

Пребывал он там часа два с половиной. Мы, а нас было 39 человек – два класса дизелистов, уже перерассказали все анекдоты, которые помнили. Уже был послан казачок за КПП, через который его пропустили за пачку сигарет, и вернулся с трехлитровой банкой кваса, продававшегося рядом с памятником матросу Петру Кошке. Уже была выпита по–братски эта самая банка квасу и нам стало ещё жарче. Народ уже потихоньку начал медленное движение к недостижимой курилке, как появился начальник, имеющий слегка раскрасневшеёся лицо и посиневший нос, говорящие о том, что время даром потеряно не было, и процесс вливания дружного коллектива курсантов в героический состав бригады ДПЛ состоялся.

Николай Степанович нёс список. За ним шло несколько офицеров. Мы быстро без приказания построились по классам. Началась читка фамилий с указанием экипажей, в которых нам предстояло провести ближайший месяц.

– ГКС  Пониковский  Станислав Семёнович, старшина 1 статьи Васильев Николай Павлович, старшина  2  статьи  Малкин  Алексей Владимирович, курсант Чекин Сергей Николаевич, курсант Владимиров Кирилл Юрьевич – выйти из строя. Ваша лодка – тридцать шестая, – объявил наш руководитель.

Мне и еще четырем товарищам досталась лодка проекта 641 (по классификация НАТО – «Фокстрот»), носящая номер «Б–36». Номер ничего хорошего не сулил, как и лицо толстенного капитана 3 ранга, оказавшегося замполитом (сейчас эта должность звучит – заместитель командира по воспитательной работе, хотя хрен редьки не слаще) корабля.

Он махнул рукой и мы поехали… вслед за ним. Прибыли в кубрик. На тумбочке стоял дневальный явно нерусской национальности, замполиту он четко отдал честь, но нас просто проигнорировал. Мне это не понравилось. Я указал этому дитю среднеазиатских степей, что он не прав, причем после указания он потихоньку сполз на пол. Замполит обернулся и остолбенел. Рядом с ним таким же взором наблюдали за телодвижениями дневального старшина 1 статьи, судя по повязке «Рцы» – дежурный по команде, и ещё одно тело с раскосыми глазами.

Это было неслыханно. Неуставные взаимоотношение! И это в присутствии целого зама! Ни хрена себе ягодки! А курсанты молча стояли и смотрели на физкультурные упражнения дневального, отбивавшего во всю ивановскую поклоны и приседания. На комплекс вольных упражнений №–16 это явно не тянуло, но было очень и очень что–то около того…

– Кто? – вопросил замполит.

– Я, – так же лаконично ответил я.

– Вам что – делать нечего? Кто вас этому учил? – последовал совершенно идиотский с моей точки зрения вопрос. 

– Нечего… нарушать Уставы. Я старше его по званию. Если он не уважает мои погоны – пусть уважает мой живот!– повторил я любимое выражение моего армейского инструктора по стрельбе. После чего добавил: – А учили меня в школе ШМС ВДВ. Вообще–то это не моя работа, а вон того старшины 1 статьи.

Старшина 1 статьи постарался стать как можно незаметнеё. Тело с раскосыми глазами, словно иллюзионист, растаяло в просторах кубрика.

– Будете наказаны! – резюмировал замполит. – Кто умеёт рисовать и писать?         

Народ впятером молчал, ибо сидеть и писать стенгазеты ни у кого желания не было, а у меня это нежелание было крепко вбито еще с армейских времен.

– Красить кто умеёт? – поняв, что никто не хочет быть художником или писарем, замполит зашел с другой стороны.

Красить умели все, выразив свою полную готовность повторить подвиг Тома Сойера, ибо красить – не строить – напрягаться не требуется. Но наш порыв был через минуту остужен еще одним капитаном 3 ранга, в котором мы тотчас же признали командира ЭМБЧ – механика, то есть. Вид у него был соответствующий – грузноватый, с въевшейся в руки грязью. Одет он был в слегка замасленный китель и потертые брюки. Лицо нам понравилось сразу – открытые, в окружении мелких морщинок, светло–серые глаза, в которых отсутствовала вселенская скорбь по поводу неразрешимости поставленных перед ним задач, столь характерная для молодых командиров БЧ–5. Механик был старый (тогда в нашем понимании), естественно, – опытный и знал с какого бока надо начинать стричь кошку. Лоб открытый, волосы пострижены коротко, голова крупная, как раньше любила говорить моя учительница по истории – сократовская. Фигура крупная, но в ней чувствовалась сила. Руки, как я уже упомянул, с въевшейся в кожу следами деятельности по поддержанию технической готовности корабля, казалось, могли согнуть подкову.

После представления мы узнали что его зовут Петровский Александр Михайлович. Он чем–то напоминал мне отца, только размерами был раза в два крупнеё…

– Баню кто любит? – задал он нам вопрос.    

Баню, ясный перец, любили все, о чем с радостью и поведали нашему новоявленному шефу.

Мы были готовы исполнить любое приказание механика, лишь бы избавиться от наваждения писанины, рисования вкупе с малярными работами на солнцепёке. Мускулы напряглись, и мы были готовы совершить подвиг во славу нашей Советской Родины. И механик понял наше состояние.

– Переодевайтесь, – сказал он нам, после чего спросил, – грязная роба есть?

– Грязной нет, есть чистая.

– Дневальный! – рявкнул мех так, что затренькали светильники под трехметровым потолком,

– снабженца ко мне!

Дневальный  тут  же  прекратил выполнение комплекса вольных упражнений, что говорило о том, что он был парень сметливый, и резво побежал куда–то в конец кубрика. Через три минуты  к нам присоединился пожилой старший мичман.

– Звал, Михалыч? – спросил он, внимательно оглядывая нас. – Кто такие?

– Курсанты. Обеспечь их, Сергеич, робой погрязнеё. Рундуки орёликов к себе и смотри – не дай Бог что пропадет.

– Да ты что, Михалыч? – округлились глаза у снабженца, и по ухмылке на лице механика я понял, что это у них ритуал такой был. – Ну, гаврики, пошли за мной.

– Переоденетесь и ко мне. Я в каюте офицеров, – сказал нам в спину Михалыч, когда мы гурьбой затрусили за старшим мичманом.

Я сам был почти год старшиной роты в армии и отлично знал, что такое содержать ротное хозяйство. Поэтому я подивился разнообразию и полноте заполнения каптерки – сразу видно, что снабженец был свой человек у начальников складов. То, что и сколько прилипало к его рукам и рукам начальников складов, никого не волновало, но, судя по стопам робы и прочих компонентов сложного снабженческого хозяйства, Сергеич в пролёте не был, что устраивало всех. В течение пятнадцати минут он нам подобрал более и менее нормальную робу, прогары, рукавицы, пилотки, выдал кровати и постельные принадлежности. От шильного–мыльного мы отказались, так как все это у нас было, и это привело Сергеича в хорошеё расположение духа – можно на шару будет списать еще имущества.

Во время выдачи причиндалов мы как–то непроизвольно разговорились, и оказалось, что мастерства беседовать с людьми у снабженца было на порядок больше, чем у замполита. Расстались мы довольные друг другом, причем, как потом оказалось, он довольно быстро сложил о нас своё впечатление, которое впоследствии оказалось очень близким к действительности (со слов ме-

ханика).

У меня со школы было правило, которому я придерживаюсь до сих пор, – на все мероприятия, типа экзаменов, собеседований, зачетов и так далее, всегда идти первым. Почему–то первому легче – экзаменаторы еще не одурены однообразными идиотскими ответами будущих строителей коммунизма, и головы их не забиты ожиданием скорого обеда. Поэтому к механику я и зашел первым. Тот сидел за столом и что–то писал в тетрадку. Писал он быстро и лист заполнялся ровными строчками бисерного подчерка. Он увидел меня, спросившего разрешения внести своё тело в кабинет, и кивнул.

– Глаголь, отрок.

– Главный корабельный старшина Пониковский Станислав Семёнович, образца 1961 года, служил в 1980 – 1982 годах, повторно призван в 1984 году. Холост. Севастополец,– бодренько доложил я, – готов к труду и обороне.

– Что умеёшь делать? – последовал вопрос.

– Могу как в анекдоте – копать и не копать, но если надо – в принципе, всё.

– Устройство электрических машин знаешь?

– Каких – постоянных или переменных? У меня за спиной судостроительный техникум, плюс механиком плавал.

– Постоянных. В батареях разбираешься?

– У нас на пароходе была батарея 46СУ, заряды бил. РЭАБ знаю.

После этого в течении двадцати минут он меня прогнал по моим знаниям, и, хотя я более или менее продулся, мне стало ясно, что свои знания надо кардинально освежать. Но механик остался почему–то довольным беседой со мной. После этого кратко я рассказал ему о своей службе в наших славных Вооруженных Силах СССР, в которой знания паровых турбин, котлов типа ПВГ–80 и дизелей оказались не такими важными по сравнению с моим умением стрелять.

– Слушай, Семёнович, у меня старшина команды электриков в отпуске, – неожиданно меха-

ник обратился ко мне по отчеству. – Принимай хозяйство, пригодится по службе. А то движок мой зашивается. Народ, правда, не подарок, но, думаю, справишься.

Перспектива изнывать над стенгазетой меня не радовала, в связи с чем я согласился. Механик удовлетворенно кивнул, а потом спросил неожиданно – Фамилия у тебя знакомая.

– Ага, –  ответил я. – Отец мой был зам начальника училища в Голландии.

– Помню  его, – ответил  Михалыч, – ох, и хорошо драл он нас. Передай привет ему, я у него раза четыре на ковре стоял, но если бы не твой отец – выгнали бы меня с треском, а так видишь – в

люди выбился.

И я ему поверил. После чего я был отпущен, и мне дано было  полчаса времени на приведение своёго места в порядок в соответствии с Уставом Внутренней службы и прочими премудрыми документами, регламентирующими нашу военную жизнь.

Через час механик переговорил со всеми, наши коечки были собраны и установлены, заправлены как положено. Тумбочки стояли на своих местах, внутри были подписаны, обернуты бумагой (ах, с каким наслаждением мы оборачивали полки «Боевыми листками», но тех у замполита была стопка чуть ли не в пол–метра толщиной). Бирки наклеёны, подматрасники закреплены, полотенца повешены. Одеяла отбиты баночками квадратиком по ниточке, причем, после моего указания дневальный, который не попадал под мою руку, вместе с дежурным по команде привели остальные одеяла в такое же состояние. Все было выровнено, отбито и   выставлено параллельно–перпендикулярно. Даже мой бывший старшина батареи в ШМС прапорщик Соколов Семён Аркадьевич, прозванный за нудный характер Семён Семёнычем, вряд ли был недоволен.

Оказалось, за нашими манипуляциями наблюдали Михалыч, зам и Сергеич. Не знаю, что там думал зам, но Сергеичу это, в отличие от дневального, понравилось. И с тех пор у нас (у курсантов, то есть) с ним и с механиком сложились великолепные отношения, что впоследствии нам очень сильно пригодилось.

 

- 2 -

После обеда хорошо бы вздремнуть. Расслабиться. Предаться сну и неге где–нибудь в коечке. Посидеть на спинке минуток эдак 100–120. Помечтать о сущности предстоящего летнего отпуска, до которого ещё целый месяц…

Но у механика были совершенно другие планы. После сытного обеда (а раньше, надо признаться, почему–то по той же четвертой норме подводников кормили гораздо сытнеё и обильнеё) мы были построены в «один шеренга» в соответствии с переданным нам дневальным приказанием механика. Я был вызван опять в каюту.

– Добро войти, по вашему приказанию, – начал было я, но был остановлен.

Хорош болтать. Слушай внимательно. У среднего ГГЭДа (главного гребного электродвигателя) изоляция упала. Будем сушить созданием температуры калориферами. Работать круглосуточно. Температуру держать не менее 80°С. Распиши народ по двое. Вахта 4 часа. Один в шестом отсеке, один на подстраховке в седьмом. Ты на контроле круглосуточно, спать в седьмом если уверен, что все будет тип–топ. Вопросы?

– Из эбсент. Нет. Когда приступаем?

– Вчера. Через полчаса выходим. График составь и мне на подпись.

Взяв стандартный лист, я быстро составил график, расписав народ по желанию – кто с кем хотел. Зайдя к механику, я с ужасом увидел зама. Но делать было нечего. Я протянул механику листок. Так как писать я умел, то график был нарисован чертежным шрифтом, что зама, естественно, обозлило. Он начал упрекать меня в том, что я скрываю свои таланты и самым безбожным образом зарываю их в землю, подрывая партийно–политическую работу в массах.

– Ты комсомолец, значит, должен вести работу, – его ажно трясло он негодования и сознания моей низкой комсомольской сознательности.

– А я не комсомолец, – ехидненьким голосом доложил я ему. И добавил мстительно – Исключен из рядов ВЛКСМ, слава Богу.

– А как ты в  училище  учишься? –  зам  нервно  начал  писать  что–то  в свою тетрадочку, и всё выражение его фигуры мне подсказывало, что это было не рождественский хорал в мою честь.

– Молча. С разрешения ЧВС, – мне было весело, хотя, признаться, весёлого в ту пору было мало быть не членикам и не членам. Видать, я был единственный, кто ухитрился вылететь из ВЛКСМ и остаться во ВВМУЗе.

– Ладно, Николаич, ГГЭДу до лампочки – комсомолец он или нет. Работать надо. Пошли, – это уже относилось ко мне.

Мы вышли из каюты, мои товарищи присоединились ко мне. Мы вышли из казармы, повернули вправо, подошли к КПП, пересекли запретную линию, повернули вправо и пошли по городской улице, которая в обратном направлении вела к проходной Севастопольского завода имени Серго Орджоникидзе, по которой шесть лет назад я ходил в течение полугода, когда проходил заводскую практику, учась в техникуме. Пройдя памятник матросу Кошке, на который выпускники мичмана каждый год натягивали тельняшку в день своёго выпуска (а это был такой же освященный годами ритуал, как и надраивание до зеркального блеска одного места у коня Петра 1 в Ленинграде молодыми лейтенантами), мы повернули вправо и пошли мимо нашей казармы. Пройдя её по спуску мимо памятника героям революции 1905 года, мы повернули немного вправо и подошли к еще одному КПП. Миновав это серьёзное учереждение, спустились по трапу и вышли на пирсовую зону, где на зеркальной поверхности Севастопольской бухты дремали в благостной неге боевые лодки. Наша стояла на третьем пирсе. Там уже был выстроен экипаж, так что процедура представления курсантов морякам времени много не отняло.

– Главный корабельный старшина Пониковский Станислав Семёнович, 1961 года рождения, отслужил в ВДВ старшиной роты, теперь курсант. Будет исполнять обязанности старшины команды электриков, – так я был представлен застывшим в строю морякам, после чего механик так же представил и моих товарищей, дав им краткую характеристику.

Старшина 1 статьи Васильев Николай Павлович, будущий свидетель на моей свадьбе, отслужил год в морской пехоте Северного флота командиром отделения минометчиков, благодаря чему имел прозвище «Морпех». Руки его, необычайно длинные – когда он стоял по стойке «смирно» они за малым не достигали колен, были постоянно в движении. По внешнему виду он был эдакий добрячок – увалень, однако, внешность была обманчива. Любителям померяться с ним силой приходилось нелегко, так как длинные руки, с одной стороны, давали ему большое преимущество. Но были и недостатки в этом – уж очень долго он складывал их, чем я частенько пользовался, когда мы разминались с ним в части побороться. Попал он в команду мотористов, о чём я несколько жалел.

Старшина 2 статьи Малкин Алексей Владимирович, хохол, как и  я,  по  прозвищу «Щирый»,

также отслужил в своё время год в армии где–то в конной артиллерии. Был он невелик ростом, но коренаст и плотен. Лицо открытое и почему–то всегда привлекающеё на танцах в училище внимание женского пола. Механик распределил его к трюмным.

Курсант Чекин Сергей Николаевич, по прозвищу «Щекатый» за выступающие одуловатые щеки, балабон и разгильдяй, но, в принципе, нормальный парень. В армии он не служил, но отличался порядочностью и добросовестностью. Распределили его в команду электриков.

Курсант Владимиров Кирилл Юрьевич, из страны, как он сам постоянно выражался, «вечно зеленых помидоров» – Мордовии, по прозвищу «Юстас» (по фамилии Штирлица), также был крепышом, потому что в детстве крепко занимался боксом. Распределили и его в команду трюмных.

Корабельные мореманы приуныли. Мало того, что курсанты пришли все какие–то накаченные, а слух о воспитательном процессе в кубрике до них уже донесся и, как я понял, радостных ассоциаций не вызвал, так их ещё и на должности командиров отделений назначили. Придется подчиняться. В те годы, как я уже однажды рассказывал, с воинской дисциплиной было маленько попроще, нежели в нынешние демократические. Любителей не выполнять приказы обламывали, применяя всякие приёмчики, как–то: гауптвахта (а в Севастополе в те времена на ней сидеть я бы никому не рекомендовал), прокурорское предупреждение (это было самым действенным) и так далее, и тому подобное. Были, конечно, уникумы, которые не желали подчиняться, но воспитательная работа велась тогда постоянно, и все поставленные Родиной перед военными задачи выполнялись неукоснительно и, как правило (что никого не удивляло), – в срок.

Механик отозвал нас, курсантов и команду электриков в сторону.  Туда же после краткого инструктажа и распределения работ подошел капитан–лейтенант, представленный нам как Мишин Артур Артурович, – командир группы движения, «движок» в простонародии. Был он приземист и имел посеревшеё от хронического исполнения своих служебных обязанностей лицо. Механик сказал ему, чтобы он шел в койку и ближайшие 24 часа если он увидит того в вертикальном виде – «движку» будет кердык. Движок все тут же понял и через минуту скрылся в рубке. Мы остались одни.

– На ближайший месяц, – было сказано механиком выстроившимся в безмолвии под солнцепеком матросам, – ваш командир – вот этот ГКС. Не справится он – справлюсь я. Вопросы?

Вопросов, ясен блин, не оказалось. Далее механик, не обращая внимания на стоящих в строю моряков, в течении 20 минут объяснил мне задачу, вызвал из строя и представил командиров отделений, с которыми я буду работать, а потом передал журнал, впоследствии оказавшийся журналом проведения ППО и ППР. Как я понял, почетное право расписывать на работы личный состав он передал мне. Уяснив, что мне все понятно, и я ориентируюсь в отчествах комодов, он повернулся и пошел в курилку, которая находилась на корне пирса.

Я решил потратить полчаса на знакомство с новыми  подчиненными.  Русских  среди  них  не было, как и лиц славянской наружности. Все оказались детьми Средней Азии, что меня несколько обрадовало – в армии в моей роте из 120 человек русских и украинцев было 16 человек, а молдаван я всегда ставил по уровню интеллекта ниже чукчей, хотя соседи Украины и Румынии на моих глазах как–то ухитрились обмануть приехавших на запуски ракет румын (но про это как–нибудь в другой раз). 

– Арак бар (водка есть)? – задал я самый любимый вопрос моего бывшего подчиненного Тургунова, прозванного «Джудди» за свою обезьяннюю внешность и такой же интеллект.

Народ в строю оживился. Кто–то вспомнил ридну мову, кто–то понял, что «арак» то же, что и «арака» и т.д. Кто–то начал оглядываться в поисках механика, готовясь мне ответить, приняв за своёго, что «арак», и ежику понятно, в наличии и вечером все будет по высшему разряду.

– Переходим на сух (воду), – прервал я вращательные движения головами своих новых подчиненных. – Угрожать не буду. Увижу пьяного – воды за бортом немеряно, будет плавать пока не протрезвеёт. Теперь представляйтесь по очереди.

В течении 15 минут все были переписаны и расписаны по работам. Наши, в смысле курсанты, ребята тоже перекурили, и мы все направились через люк седьмого, который был открыт и через него тянулись кабеля, на передовую нашей предстоящей деятельности. В седьмом, в который мы втиснулись по трапу с немалым трудом, было где–то градусов под 50. В соседнем отсеке раздавался мерный гул нескольких вентиляторов. Через переборку мы проникли и туда, после чего тут же покрылись липким потом – в отсеке было как в хорошей парилке – под сотню. И тут нам предстояло провести неделю…

Чем хорош русский человек – глаза боятся, а руки делают. Неделя прошла до неприличия быстро, мы даже, в принципе, и не разглядели бега времени. Вахта неслась двое через двое – и не так уставали и высыпаться успевали. Мне было несколько тяжелее – приходилось ещё приглядывать за моряками, участвовал в проведении зарядки АБ и работах по ППО и ППР. Зама на корабле мы видели только на подъеме Флага, который был обязателен всем, кроме лиц ДВС и несущих вахту в шестом и седьмом отсеках. Кормили – как на убой, и еще добавки механик нам выбил. Хотя народ и похудел прилично, даже я сбросил что-то около 10 кг. Чох якши!

Через неделю появился помощник НЭМС по электрочасти в сопровождении механика. Мегомметр был мною приготовлен, и даже концы были штатными – кто служил, тот поймет. Прозвонил помощник НЭМС все обмотки на ГГЭДе, и мы с механиком вздохнули облегченно – стрелка ни в одной точке не стояла ниже 2,0 МОм. Пока ПНЭМС мерял, мы с механиком, несмотря на отключенные калориферы, покрылись потом пожалуй даже в большей степени, нежели при сушке. Но все было нормально. ПНЭМС с видимым облегчением вздохнул и оторвался от ГГЭДа. Механик бодро ему доложил, что отличились курсанты во главе со мною, и надо бы их поощрить чем-нибудь, типа увольнением.

– Лучшеё поощрение – это ненаказание, – глубокомысленно произнес ПНЭМС. – Отдохнут в отпуске. Готовьтесь в море, завтра выход. Сутки в море, потом зайдете в Балаклаву, возьмете науку и по ихнему плану дня на три. Вопросы есть?

Вопросов, как и следовало ожидать, не оказалось. И  зачем  их  задавать, если ответ на них известен заранеё, и твои доводы и умозаключения на них никак не влияют.

 

- 3 -

Прошло около двух недель. Чем хорош флот – чем больше планов, тем чаще их меняют. По-

этому никто не удивляется и не хватается за сердце в случае их срыва.

Что–то не заладилось в БЧ–люкс, и нашу ПЛ загнали на неделю в 13–тый завод на ремонт. Пока они там вправляли мозги какому–то комплексу, мы с механиком закончили наконец–то ППО и ППР электротехнической группы, а мои ребята – остальных групп. Все отремонтировать на ПЛ невозможно, можно только выполнить всё от тебя зависящеё, чтобы матчасть не подвела. Работали как черти. Матросы наши, что меня поразило, не напивались и в самоволки бегали только с моего «добра», ибо я понимал, что если не отпущу – всё равно сбегут, а мне – головная боль. А так со спокойным сердцем я их отпускал, предупреждая обязательно, чтобы не совали свой нос и прочие выступающие части тела, особенно расположенные в промежности, не туда, куда на следует, без предварительной разведки, а методам этой разведки я был обучен в процессе своёго трехмесячного пребывания в медучилище, и чтобы прибывали не позднеё 05.30 утра. Надо отдать им должное, что за всё время никто не опоздал, и ни у кого с конца не закапало. 

Особенностью дизельных ПЛ было малое количество пресной воды на борту. Так что с помывкой было туговато. А в отсеках жарко, народ потеёт. Учитывая то, что подводные гальюны в базе закрыты на замок, а моряки – народ ленивый, до ветру им бегать на берег в облом, а кандеёк в отсеке навалом, то процесс облегчения мочевых пузырей ими был упрощен до предела. Запахи были еще те. Сколько мы ни бились в прямом и переносном смысле этого слова с некоторыми несознательными гражданами нашей некогда великой и могучей державы, дышать в отсеках было сложновато. Надо было исправлять положение. Если с гальюнами всё было ясно – после того как содержимое кандейки было вылито перед строем на головы провинившихся, а их затем, привязав за пояс шкертами, прополоскали в замазученной воде возле стенки 13–го завода, народ отливать в кандейки мы вроде бы отучили.

А вот с помывкой механик нашел лучший выход. В корме ограждения рубки есть надводный гальюн. Многим подводникам хотелось  посадить на эту дучку конструкторов при волнении более 3–х баллов, когда вода через сливную трубу хоть и подмывает задницу, но и старается при этом еще и воткнуть все то, что из неё благополучно вылезло, обратно. И посмотреть, как это они будут справлять свою нужду при этом. Но, увы, не получилось – лодки списали раньше. Так вот, перед этим гальюном надводным, была площадка. Механик раскошелился на трёхлитровую банку шила, пришел народ, за это шило готовый ко всему, и от трубы охлаждения газоотвода РДП протянули медную (почему–то раньше её было больше и Прибалтика не была на третьем месте по экспорту меди) трубку Dy10 и Рy100 с крантиком, имеющим такие же параметры, а на конце крантика был закреплена сеточка, как на садовой лейке, но не простая, а из нержавейки.

При работе дизеля запускаются насосы забортной воды, которые подают воду на охлаждение газоотвода РДП. Оставалось открыть крантик и встать под тёплый душик. Вот оно преимущество советского человека. Американцы бы умерли, но до такого бы не додумались. А у нас – вот шедевр инженерной мысли! Просто и сердито. Командир ПЛ оглядел наше сооружение, помылся под ним (так сказать, провел швартовые испытания) и остался, в целом и в общем, глубоко удовлетворён увиденным и ощущенным… Народ начал мыться и запахи в отсеках резко пошли на убыль, но крантик этот чуть не привел к измене Родине… 

Наконец, ремонт был закончен, комиссии проверили всё, вплоть до носков самого последнего трюмного, и корабль получил мощный пинок под корму из штаба, отчего благополучно под моторами вылетел за боны Севастопольской бухты в море. Дифферентовка прошла нормально, мы всплыли, продулись и пошли под средним мотором. Первое впечатление от подводной лодки – это ровный гул вентиляторов главного гребного, пальба дизелей, доносящаяся из пятого отсека, и тихий шелест линии вала. Всё вращается, лампочки горят ровным, успокаивающим цветом, в общем, обороноспособность страны на высшем уровне. Мы пошли и, надо полагать, в штабе ВМС США народ взволновался – а что надобно «Фокстроту» в водах Чёрного моря, может он идет «на Вы», как говаривал Вещий Олег.

Но пока они там ломали головы – с чем нас надо есть, мы пришли в район погружения и благополучно, в соответствии с законом Архимеда, погрузились под перископ, о чём нам поведал «Каштан» с предложением осмотреться в отсеках. Осмотрелись – всё в норме, даже гальюн не заполняется забортной водичкой – почему–то стали держать забортный кингстон с дублером, чему народ в отсеке несказанно обрадовался. Походили под перископом, и с Божьей милостью ринулись на 40 метров. Сверху закапало. Я смотрел на своих аборигенов – те были спокойны. «Наверное, так и надо», – подумалось мне и я успокоился. После этого мне стало понятным обилие кандеек в отсеке, которые на глубине 30 метров личным составом были развешаны под всякого рода ДЗА – донно–забортной арматурой, которая «пускало слезу», и в довольно значительных количествах.

Пришли на 40, осмотрелись, и затем по команде перешли под моторы экономического хода. Через 10 минут меня вызвали в центральный. Там собрался бомонд – командир, СПК, механик и прочая, прочая и прочая. На палубе стоял лагун с водой, в руках командира был плафон с водичкой. «Пей», – командир был лаконичен. Я взял плафон (а там литра полтора воды), и начал пить. Одно помнил твердо – остановлюсь – потом никакое гестапо не заставить продолжать пить эту морскую  воду.  Но перемог и выпил. После чего был приведен к поцелую с кувалдой и награждён таранькой и шоколадкой.

«Принимается ГКС Пониковский Станислав Семёнович в братство подводников, – прозвучал голос механика по «Каштану», – глубина 40 метров, ширина …, долгота …». Я был горд, ибо стал третьим мужчиной в поколении Пониковских, которые связали свою жизнь с «потаёнными судами».       

После этого были приняты в подводники и мои товарищи. Жизнь была прекрасна, воздух пока ещё был свеж в отсеках, и ничего, в том числе и зам, не омрачал прелести нашего бытия. После церемонии нас отпустили по отсекам. Я убыл в свой шестой отсек и лёг спать. В 20.00 я заступал на вахту, но в 18.45, как это всегда бывает, меня разбудили. «Нечаянно, – как любят объяснять моряки, – Задели не с умысла, тащ». Понятное дело, кому же охота в морду получать, но сон пропал. Работали два мотора (бортовые) – лодка куда–то спешила. Было жарко. Пока я поднялся, сходил в гальюн, прошло минут 10. Я сел на стульчик около левого щита ГГЭД и прикемарил. Вдруг раздался визг кремальеры со стороны пятого отсека. Переборочная дверь открылась и в отсек ввалилось тело, наподобие снеговика. Тело пошмыгало носом, и начало неторопливо раздеваться. Вначале была снята меховая доха. Затем за ней последовала шинель, потом бушлат, потом водолазный свитер, олимпийка шерстяная и все это было сверху накрыто ЧШ ядовито синего цвета, давным–давно забывшая свой натуральный цвет, и потому бывшая радикально чёрного цвета. Из всего этого добра выглядывало тело торпедиста, которое прильнуло к станции левого ГГЭДа и замерло в истоме.

– Что это с ним? – спросил я.

– С вахты в 1–м, тащ, – последовал ответ.

Это меня удивило. Как вы помните, был июль месяц, и стояние на плацу ещё не выветрилось из головы. Я искренне посочувствовал бедолаге, на что тот, стукая зубами и упорно не желая отлипать от станции управления ГГЭД, посоветовал мне самому посидеть в 1–м хотя бы часик. До вахты оставалось ещё время, и я запросил у ЦП разрешения пройтись по ПЛ с целью её изучения. Добро было дано, и я прошел в торпедный отсек. В 1–м было темновато. Тихонько задраив за собой переборку, я спустился по ступенькам немного вниз и рассмотрел вахтенного. В отсеке было около 5÷7 градусов тепла. Вахтенный сидел на РДУ (читай – у старпома на шее), укутанный до неприличных размеров и засунув себе под верхний тулуп пару работающих переносок. После этого у меня дурных вопросов больше не было, и я переключился на фактическое изучение материальной части…

 

- 4 -

Лодка шла малым ходом из бухты Балаклавы. Если кто не был там, то поясню – посмотрите фильм «Водитель для Веры», там есть эпизод, когда на катере Командующего ЧФ (как я понял по сценарию), а на самом деле – на каком–то обшарпанном катерке, бригада VIP–бездельников образца 1958 года выходит в море. Снят там как раз выход из Балаклавской бухты с её неповторимыми зигзагами под 90 градусов. Вначале, отойдя до пирса, вам необходимо около 8 кабельтовых пройти вдоль набережной. Далее следует очень крутой поворот на 120 градусов вправо, далее идем 1,5÷2 кабельтова, после чего поворачиваем на 90 градусов влево и далее идём на выход с последующим небольшим подворотом вправо. Ландшафт великолепный. Отвесные скалы, узкий вход в бухту. Экзотика с пограничным статусом.

Командир стоял на мостике крепко, как влитой. Механик сидел в третьем в телогреечке, ибо когда двигатели работают на «просос» – в ЦП слегка сдувает с места и простуда, в лучшем случае, вам обеспечена. Зам блуждал в недрах лодки как тень отца Гамлета, никем не видимая и не слышимая, и повышал уровень партийно–политической обстановки. Движок сидел в пятом, я сидел на станции среднего ГГЭДа в шестом. Все крутилось и вертелось в полном соответствии с руководством по боевому использованию технических средств и инструкциями по эксплуатации. Народ сидел на боевых постах в готовности совершить подвиг. Но подвигов совершать не нужно было, и через некоторое время поступила команда дать полный ход и вахте заступить по БГ №–2 надводная.

Хорошая команда и была исполнена хорошо, то есть с перекрытием норматива. Я сдал пост командиру отделения электриков и после команды «Подвахтенным от мест отойти» убыл  из  шестого. В четвертом я столкнулся с механиком.

– Семёныч, пошли купаться, командир дал добро, старпом сейчас  помоется, затем  он, после него – мы, – обрадовал он меня.

По «Каштану» раздался голос помощника, что командир дал добро освежиться народу в душе, и выход на помывку только с добра мостика. В отсеках повеселело.

Старпом помылся быстро, командир потратил на водные процедуры полчаса, так что торопиться нам было особенно некуда. Быстренько приготовив плавки и полотенце с шампунем (для незнающих говорю, что в морской воде мылится только шампунь и еще специальное мыло, в продаже которое я видел только один раз – хотя, может, и не туда смотрел), но моряки предпочитают шампунь. Через 10 минут после окончания водных процедур командиром, получив добро с мостика, мы с механиком поднялись наверх и быстренько освежились тёплой водой. Потерли себя мочалками и ещё раз смылись. Намылили головы и ещё раз помылись. Дедовщину на флоте никто не отменял официально, поэтому механик мылся основательно и на часы не смотрел. Я же мылся, как и положено военнослужащему – быстро, но качественно, ибо второго раза может и не наступить – тому множество примеров во флотской жизни. Благодать какая! После помывки я отключил пресловутый крантик, и мы двинулись к ВРЛ, по пути крикнув, что душ свободен. Подойдя к ВРЛ (а он находится практически в носу ограждения рубки) мы столкнулись с замом.

Помятуя о состоянии замовской фигуры, когда он негодовал по поводу отсутствия у меня комсомольского билета и моего желания рисовать и писать стенгазету, я решил незаметно прошмыгнуть мимо него, но ни размеры ОР ни мои габариты этого не позволили сделать. Я шёл впереди и моя немаленькая фигура скрывала позади идущего механика. Зам остолбенел.

– Я не понял, – раздался его голос, – почему курсанты вылезли на мостик?

– Потому что, – выступил из–за моей фигуры механик, – он со мной пошёл.

– А почему ты, Михалыч, в плавках? – спросил зам, оторвавший свой взор от моих чресл.

– Командир дал добро купаться – ты что не слышал? – ответил мех.

– А что серьёзно можно? – пролепетал зам, явно обалдевший.

– Со словом фактически, – бодро ответил Михалыч  и  начал  протискиваться в ВРЛ.

Я не проронил ни слова. После того, как голова механика исчезла в чреве боевой рубки, я обтёк фигуру обалдевшего от щедрот командира зама и поставил ногу на балясину трапа, перекинув её через комингс. Пока я перекидывал и устанавливал вторую ногу зам исчез. Рядом с ВРЛ лежал ворох его одежды. Я спустился еще на две балясины, как раздался звук открываемой двери в ограждение рубки.

Далее раздался истошный вопль вахтенного офицера «Человек за бортом. Стоп дизеля, руль лево на борт». Меня вынесло из боевой рубки, но не вверх, а вниз. Честно говоря, я не помню как спускался, но произошло это очень быстро. Не успел я приземлиться возле переборки во второй отсек, как меня оттерла от люка выбегающая наверх швартовая команда. В это время механик уже успел по команде с мостика отработать полный назад враздрай. Я как был в плавках, так и пролетел в горячо любимый шестой отсек. Станции моторов бортовых были отключены – дизеля все выдавали на винт, средний работал на 1000А, то есть на одни потребители, а остальное дизель также шуровал на винт. Дело было серьезным. Меня моряки спрашивали – кто же выпал, но я и сам был в неведении.

Через минут двадцать застопорили ход, а еще через минут пятнадцать сыграли отбой «человек за бортом». На корабле жизнь пошла своим чередом. Заступили по «БГ №–2 надводная» и пошли в район БП – учиться военному делу настоящим образом. И только после смены с вахты я узнал что же случилось.

Заместитель, узнав, что можно купаться, быстренько разделся, открыл дверь в ОР и сиганул в воду. Мы так и не поняли – как до него не дошло, что лодка пёрла под тремя дизелями полным ходом, как его под винты не засосало и как его подводное течение на затянуло. Не верьте Чёрному морю по пляжам – вода в ней на глубине 20÷25 см уже холодная в самый жаркий день на расстоянии 1,5 – 2 мили от берега, а на глубинах 2÷3 метра (всё зависит от массы вашего тела, то есть от скорости, с которой вы входите в воду)  проходят иногда мощные течения, так что, нырнув в одном месте, можно, в лучшем случае, вынырнуть метров за 300÷400 от места входа в воду (что и спасло нашего зама), или не вынырнуть совсем, получив из–за холода судорогу мышц. Зама откинуло течением воды и только это не позволило его затянуть под винты. А то, что вахтенный офицер повернулся вправо для того, чтобы выкинуть спичку после того как прикурил с добра командира сигарету, так это впоследствии было названо бдительным несением вахты. Не повернись он вправо – и как знать, может быть передовой отряд КПСС лишился бы навеки  своёго верного бойца.

Но нет, повезло заму, чего нельзя сказать о механике, мне и остальному экипажу. На механика зам орал, что это тот ему подговорил искупаться, а я, как любимое дитё капитана Гранта, то есть Петровского, был за козла отпущения. Сколько много нового я о себе узнал – до сих пор никто нового ещё не добавлял, несмотря на все ухищрения. Зама трясло и корежило от негодования. Особенно, когда наш горячо любимый особист, проходя мимо, вздыхал тихонько, как бы в пространство: «И как это я автомат–то забыл?», что настроения зама, понятный перец, не улучшало. Времена, если кто жил в то время, тогда были суровые.

Математику учили все, и не по компьютеру. Тридцать пять минут полным ходом – старпом с командиром, еще минут тридцать – я с механиком – лодка была хоть и в наших территориальных водах, но где–то около границы, на которой, как вы помните, висел ржавый амбарный замок, который наши супостаты, несмотря на все ухищрения, так и не смогли открыть до тех пор, пока Миша Меченный не начал читать  лекции за границей о перестройке и получать за это гонорары (читай – узаконенные взятки). А тогда любая попытка сигануть с борта в непосредственной (да и не только) близости от государственной границы заканчивалась, как правило, автоматной очередью с мостика. И это, я считаю, было правильно.

Это сейчас все поливают Родину помоями и радуются, как мыши – поели и тут же нас…ли. А Родина – как и мать – была и остается одна на всю жизнь. И никто другой не даст. Все эти диссиденты, что смотались на Запад, я считаю, как были трусами, так и остались – легко, сидя в тёплой навозной куче, чирикать на морозе, что вокруг всё замерзло. А вылезти на мороз, то есть приехать на Родину, и своим трудом приблизить её к процветанию – силы и желания пропали. А то есть у нас тут некоторые, особенно на телевидении, которые живут в Америке, прилетают раз в неделю на 1–ый канал и учат нас, сирых, как все зашибись в Америке, и что мы тут все по самую шею в дерьме сидим. Вот кого надо было стрелять из автомата, но бодливой корове Боженька рога спилил, чтобы всю сволочь не забодала.

Вот заместитель наш по очень партийной линии это и понимал, что судьба дала ему два шанса – первый не попасть под винты, а вторая – под автоматную очередь столь сокрушающегося впоследствии особиста. Поэтому и распирало его от благородного негодования, и поэтому всю неделю, что мы были в море, я старательно прятался от него, особенно в понедельник, когда он собирал всех на политзанятия. Вот тогда я и сказал свою знаменитую ныне фразу, что «количество дырок в прочном корпусе, в отличие от количества дырок на погонах и на кителе, никак не влияют на любовь механика к Родине – её можно или любить, или не любить, а третьего нам свыше не дано». Меня спасало только то, что я не был комсомольцем, а поэтому Родину любил гораздо сильнеё, нежели те, что были увешаны значками с партийными билетами (смотри фирму «ЛИС–С»).

По приходу в базу с моря в течение недели зама нашего под благовидным предлогом перевели куда–то, я не задавался вопросом – куда, но, скореё всего, как всегда с повышением. Новый зам, помятуя о печальной судьбе своёго предшественника, желанием обратить энергию курсантов на ниву парт–полит просвещения не тяготился, и с механиком жил довольно дружно, то есть практически совершенно не влезал в его дела, кроме конспектов первоисточников офицерского и мичманского состава (мы были, как курсанты, изучающие это дело в училище, освобождены от бумагомарательства) и конспектов по политзанятиям свободных сынов Средней Азии, но это ему и Богом было завещано по должности.

А к нам приехали киношники снимать фильм «Слушать в отсеках», но про это особый рассказ. А мы под конец нашей практики всё–таки ушли в незапланированный отпуск – механик сдержал своё слово. Как он уламывал своё начальство – нам не ведомо, но попотеть ему пришлось здорово и в прямом и в переносном смысле (июль в Севастополе не самый прохладный месяц, как вы догадываетесь, а тут еще побегай в горку с километр и обратно), так что с тех пор я понял – дал слово – умей держать его, чего бы это тебе ни стоило.

 

Картина дня

наверх