На информационном ресурсе применяются рекомендательные технологии (информационные технологии предоставления информации на основе сбора, систематизации и анализа сведений, относящихся к предпочтениям пользователей сети "Интернет", находящихся на территории Российской Федерации)

РЖАКА

187 491 подписчик

Свежие комментарии

Рисуют мальчики войну.... Великой Победе посвящается.

автор: Юрий Кутьин

Это сейчас мы думаем, что о войне понимаем всё. А вот в 60-ые годы, хорошо это помню, у меня, 6-8-милетнего пацана, было двойственное восприятие войны: с одной стороны, по "ура-патриотическим фильмам", где наши доблестные воины в хвост и гриву шутя лупили глупых немцев. По ним война мне тогда казалась очень, очень далёким прошлым и едва ли не увлекательным, опасным, но приключением. Казалось, на войне можно было запросто насовершать подвигов, наполучать орденов. Но уже тогда были моменты, когда война виделась другими глазами. Даже по случайным, между делом, репликам взрослых (ох, не дай Бог), замечаниям (кому война - кому хреновина одна), которые были непонятны мне, мальцу, и потому западали в душу, требуя разъяснений.
Сейчас сам понимаю, что 15 послевоенных лет для тех, кто прошел войну, - не срок. И по каким бы праздникам тогда ни собирались взрослые, их разговоры всегда переходили на войну. Да чего греха таить, собирались мужики не только по праздникам - на фронте "наркомовские сто грамм" делали из мужиков людей выпивающих, и не всегда их лексика была нормативной, а темы разговоров приемлемы для детей. Нас, детей, поэтому отправляли погулять, но я незаметно забирался под кровать с никелированными шариками и, лёжа на животе, что-то чиркал цветными карандашами в рисовальном альбоме и одновременно сквозь дырки узорчатого подзора наблюдал, пропуская мимо ушей всё, что было не о войне. И впитывал только разговоры о войне подвыпивших мужиков, которым всего-то было тогда по сорок с небольшим.


А они, простые работяги, шоферы, трактористы, вальщики леса, пилорамщики, вспоминали кто где воевал, звучали имена известных генералов, названия фронтов. Когда захмелеют, развяжутся языки, тут уж эмоции через край: и кулаком по столу, и рубахи на груди комкают, и бывало, заплачут с надрывом то ли от вина, то ли от воспоминаний... Я погружался, утопал в этих рассказах. А неумелая детская рука пыталась зафиксировать эти картины... Плен, концлагеря, гибель сослуживцев, огонь по своим… и много-много всего, о чём говорили мужики. Вплоть до обид на послевоенную несправедливость: "Я с первых дней на войне. Раненый, два года по концлагерям, и сейчас с неснятой судимостью за это, а ты призвался в апреле 45-го и в боя- то не успел поучаствовать, а как участник ВОВ все льготы исправно получаешь".
Эти разговоры были совсем не похожи на причёсанные рассказы застегнутых на все пуговицы, с кучей юбилейных медалей на груди, ветеранов на праздничных школьных утренниках. Та лихость и книжность, с какой приглашённые ветераны рассказывали о своём участии в войне, вызывала странное чувство лёгкого недоверия что ли. Чего-то очень важного в их рассказах не хватало.
И здесь мужчины рассказывали о том, как воевали, и понимаю сейчас, что и приукрашивали, и привирали, но делали они это без какого-то умысла, искренне и простодушно, "со слезами на глазах". И верилось, что всё именно так и было. Ведь они больше говорили не о своих подвигах, хотя у всех медали, ордена и не только юбилейные, а говорили о том, как выходили из окружения под Киевом, а это было крупнейшее окружение в мировой истории войн. Из 522 тысяч наших бойцов вышло только 15 тысяч, в их числе и отец двадцати трёх лет от роду тогда. Как, встав вокруг костра, прожаривали изъеденные вшами бойцы на огне свои рубахи, а вши так и щелкали. Как прибывшие необученные новобранцы бегут в атаку толпой, а не цепью, и всех накрывает одной миной. О ровесниках 1918-1923 года рождения, убитых и пропавших без вести на войне. Как в наших глухих вологодских деревушках находили спрятавшихся полицаев – врагов народа, у которых «руки по локоть в крови», и дезертиров, годами отсиживавшихся в подвалах.


Как валялись в забытьи раненые мужчины по госпиталям и по неделе не могли есть от боли. Потом, в общественной бане, куда меня брал с собой отец, я видел эти страшные военные раны и увечья на телах мужчин, вперемешку с татуировками. Помню, как, сидя намыленным в большом тазу, я спрашивал у отца, показывая, но не касаясь пальчиком шрамов на его плече: "Пап, больно?" Осмысливая всё это детским умишком, понимал, насколько тяжелые испытания выпали на долю этих мобилизованных и призванных, вспоминающих сейчас военные дни, мужчин.


Освещение под кроватью было неважное, свет проникал сквозь кружева подзора и проецировался на лист бумаги. С известной долей воображения в этом переплетении теней на листе можно было увидеть всё что угодно, от колонн войск на марше, рвущихся снарядов и стреляющих «Катюш» до ограды из колючей проволоки со сторожевыми вышками. Я пользовался этим, подрисовывал полосатую одежду к теням овалов, которые становились для меня измождёнными лицами, и ясно видел уже толпы узников концлагерей. Переворачивал лист, большие кружочки теней от подзора у меня становились колоннами танков. Дорисовывал корпуса со стволами – и получалась танковая атака. На другом листе - залп «Катюш», а здесь - госпиталь и т.д.
Так, бывало, увлечёшься подобным рисованием, что заснёшь и не заметишь конца застолья. А когда потерявшие меня сестры допытывались, что я делал под кроватью, я показывал им свои рисунки. Но без теней подзора они видели одни каракули. А рисунки, которые я ясно видел, сохранялись в моей памяти. Некоторые образцы подобных рисунков о войне талантливых детей, взятые из интернета, приведены здесь...
Помню, я был уже пятиклассником.
И собрались, как обычно, мужики - участники войны отпраздновать Победу.
Тогда, в 1965 году, по чёрно-белому «Рекорду» в 19.00 объявили первую в Советском Союзе Минуту молчания в память о не вернувшихся с той войны.
Услышав проникновенные слова диктора и отсчёт метрономом минутного интервала, уже подвыпившие мужики притихли, потом без команды как один встали и застыли, и стояли кружком, глядя в стол заблестевшими вдруг глазами, и старались не смотреть друг на друга, чувствуя, что и у других ком в горле застрял и перехватило дыхание, а у соседа неудержимо дрожит подбородок и судорожно кривится рот от сдерживания рвущихся изнутри стонов, а у кого-то плечи к исходу минуты сотрясались от беззвучных рыданий…
Потом не чокаясь помянули мужики не вернувшихся с войны и долго молчали потрясённые...
– Всё, мужики, хватит, не пью больше,– кто-то сказал тихо, но решительно.- Сердце ни к чёрту, давит. Всё здоровье война забрала.


- А ведь там не болели, на снегу в шинелях спали – и ничего,- замечает другой,- примешь наркомовские, шинель оторвёшь от льда и как огурчик снова.
- Это, как доктор объяснял, организм тогда мобилизовался, включил резервы, он брал в долг сам у себя. А сейчас подошло время платить по долгам, а платить-то и нечем. Кто изранен, кто в трудах надорвался, а кого и водка сгубила. Ветераны пачками уходят,- подключается ещё один.- Неужели и за Победу не выпьешь? Не помянешь погибших и ушедших?
- За Победу - это святое! Помирать буду, а за Победу надо. Вон как о нас теперь заговорили, слыхали: «Перед подвигом советского Воина-освободителя склоняет голову благодарное человечество». Пожить ещё охота, посмотреть на благодарное человечество.
– Ты прав,– поддержали остальные,– да, Победа эта важнее всего!!! И чем дальше, тем больше её значение...
С того дня День Победы стал и для меня самым главным праздником.
Так, видя реакцию взрослых на события, слушая их рассказы и фиксируя это в рисунках, я уяснял, что война – это страшная беда для народа, это разрушения, осиротевшие голодные дети, смерти и ранения и постоянный страх за свою жизнь, и жизнь своих близких...
Но наш народ выстоял в этой беде и победил!
Поздравляю всех с Великой Победой!
Низкий поклон всем, кто выстоял в ней.
И Бог судья тем, кто не смог...

Ссылка на первоисточник

Картина дня

наверх