Искусство обольщения....(18+)

            
         

  Андрей Жунин           
              
Документальная проза   
                (60-ые)

        Весёлый девичий смех за стеной не давал Паше уснуть по ночам. Ох уж эта звукоизоляция в коммунальных квартирах -- слышно буквально каждый шорох.
        Жил наш герой с матерью в маленькой комнатушке, учился в техникуме, куда поступил сразу после восьмого класса.
Был он славным парнем, обладателем красивой шевелюры и привлекательной физиономии.

        А за стеной снимали комнату два студента из «мухинки»: Женя, по прозвищу Джексон, -- высокий жгучий брюнет;
и Пётр Казанов, по прозвищу Казанова, -- высокий стройный блондин. Красавцы, настоящие гренадеры, они были просто созданы для покорения женских сердец.
        О, сколько заплаканных девичьих глаз перед своей квартирой видел Паша, когда возвращался с занятий домой.
Девушки сидели на белом мраморном подоконнике и с нетерпением ожидали своих кумиров.
        А когда их собиралось слишком много, между ними нередко возникали потасовки. Пару раз Паше приходилось даже их разнимать и мирить, один раз он только чудом не схлопотал себе хорошенького «леща».
 
        Вот такие они -- эти роковые мужчины. И несмотря на то, что они были безраздельными хозяевами девичьих душ, в них не было и тени высокомерия или бахвальства. С ними было легко и просто в общении. Казанова и Джексон ценили хорошую шутку и острое словцо.
        Да и одевались они просто, без изысков. Молодые люди носили штатовские джинсы  и чёрные футболки с мелкой белой надписью "California".

        Паша за высочайшую честь считал оказать им какую-либо мелкую услугу.
Ну, скажем, сбегать в магазин за бутылочкой пива. И он страстно желал, чтобы студенты приняли его в свою сладкую компанию, он хотел для них быть своим. Паша не желал признавать, что у него с ними были слишком разные «весовые категории». В реальности его «метр пятьдесят с кепкой» не позволял ему рассчитывать на «высокие спортивные достижения».  Но это в реальности, а в молодости тебе и море по колено...
        А с каким упоением он слушал их рассказы о любовных похождениях.
В такие минуты сердце кувалдой стучало в его груди. Сладкое томление разливалось по всему телу.
        В такие минуты ему становилось не по себе. Да что там не по себе – у него слюнки текли, Паша просто умирал от зависти.
        “Какая же всё-таки несправедливость в этой жизни, думал он. Одним достаётся всё -- другим ничего”. Им этих девиц можно было солить, в бочки закатывать, а у него даже девушки своей не было. А ведь ему уже исполнилось 16 лет.

        И вот как-то, перебрав немного с пивом, в ответ на безобидный подкол,
 Паша сорвался.
        -- Да если бы я захотел, -- ляпнул он. -- Я бы мог, как и вы, любую затащить в свою постель.
        Наши гренадёры переглянулись и сдержанно засмеялись -- им был брошен серьёзный вызов. Такую выходку нельзя было оставлять без последствий.
        -- Заяц трепаться не любит, -- усмехнулся Казанова.
        -- Впрочем, это не сложно проверить, -- сказал Джексон.-- Мы можем устроить тебе испытание, если ты, конечно, не сдрейфишь.
Разгорячённый выпитым пивом, Паша рвался в бой.
        -- Отнюдь! -- резанул он.
        -- А с кем мы его познакомим? -- спросил Казанова. –- С Веркой или с Любкой.
        -- Да какая разница с кем, хоть с первой встречной. Кстати, тогда у него
не будет повода упрекнуть нас в подставе.
       -- Хорошая мысль, -- согласился Казанова.
       -- Ну и, чтобы был интерес, -- сказал Джексон, -- заключим пари.
 Если мы проиграем, мы ставим бутылочку коньяка. Если ты, ставишь ты.
       -- А какой коньяк? -- спросил Казанова.
       -- Я предпочитаю армянский, -- уточнил Джексон.
       -- Хороший выбор, -- качнул головой Казанова. – Одобряю. А деньги-то у него есть?
       -- Он говорил, что у него есть копилка, -- подмигнул Джексон Казанове.
       -- Я копил на теннисные ракетки, -- кивнул Паша.
       -- Ну и ладушки, -- подвёл итог Джексон и протянул руку.
 Как говорится в официальных дипломатических протоколах, они обменялись рукопожатием.
       -- Я разбиваю, -- подтвердил Казанова и ударом ладони завершил их спор.

         Троица быстро собралась и вышла из квартиры. Вышли налегке, лишь Джексон захватил с собой бутылочку газировки. Когда они спустились по лестнице и вышли на улицу, то первой, на кого они наткнулись, была тётя Маня, дворничиха.
Она убирала в их доме лестничные пролёты и следила за чистотой во дворе.
         Было ей лет под сорок. Женщина слегка полноватая, но крепко сбитая, с моложавым лицом, с гладкими тёмно-русыми волосами. Была она баба не без греха: редкий день можно было увидеть её в трезвости. Да и к мужскому полу,
надо прямо сказать, равнодушна не была.
         Нередко видели в её дворницкой огромного рыжего мужика, столяра Никитича с жилконторы. Да и управдом, важный как гусь в своей ковбойской шляпе, Фёдор Иванович, иногда захаживал к ней на огонёк. Ну, а как же, контроль за вверенным ему персоналом -- это была его прямая обязанность.
         Но лишнего себе никто не позволял. Баба она была бойкая, умела за себя постоять. По этой или иной причине жильцы в разговорах между собой редко называли её тётей Маней, а почти всегда говорили Манька. А некоторые ещё и многозначительно подмигивали.

         -- Ребята, может переиграем, -- жалобно проскулил Паша. -- А то какая-то накладка получается.
         -- Никаких переиграем, -- твёрдо сказал Джексон. -- Это для тебя настоящее испытание. Можно сказать, экзамен на половую зрелость. Боевое крещение.
         -- На экзамене, если не знаешь ответа, другой билет брать нельзя, -- добавил Казанова. -- Ничего не поделаешь -- уговор дороже денег, развёл он руками, в нашей компании слабаков быть не должно.
         -- Мы здесь не в бирюльки играем, -- строгим тоном подвёл черту Джексон. -- Впрочем, если хочешь дать задний ход -- дело твоё. Но только бутылка с тебя.
  "Господи, и кто только дёргал меня за язык, корил себя Паша. Зачем я только в это ввязался".
          -- Назвался груздем -- полезай в кузов, -- сказал Казанова, и наши гренадёры дружно принялись хохотать.

         -- Ребята, -- взмолился наш герой, пытаясь ухватиться за последнюю соломинку, а мы на футбол-то не опоздаем?
         Сейчас Зенит со Спартаком будут играть.
         -- А что там смотреть, -- сморщил лоб Казанова. -- Опять продуют. Как пить дать. Играть-то всё равно не умеют.
А вот здесь игра может быть поинтересней.
         -- На второй тайм по-всякому попадём, -- взглянув на часы, сказал Джексон. – Впрочем, это будет зависеть от тебя.
Ты там давай пошустрей.

         Был конец рабочего дня. Как любят писать начинающие авторы -- вечерело.
Маня прополоскала грязные тряпки в ведре, вылила воду на мостовую и, убрав весь свой инвентарь в железный ящик,
пошла в дворницкую переодеваться.
         Джексон и Казанова удобно расположились на скамейке, около своего дома,
 словно в зрительном зале, поочерёдно потягивая газировку, для полного счастья. Отсюда им хорошо был виден вход в дворницкую.
        -- Самый подходящий момент, -- объявил Джексон. -- Лучше не бывает.
        -- Женщину лучше застать врасплох, -- добавил Казанова. – Пока она не выстроила оборонительных укреплений.
        Паша натянул на лоб свою красную шотландскую кепочку, глубоко вздохнул и шагнул в неизвестность.
       -- Мысленно мы с тобой, -- раздался за его спиной ободряющий голос Джексона.
       -- Не боись, -- добавил Казанова. -- Не справишься, позови -- мы подсобим.
Пройдя пару шагов, Паша испугался и вернулся назад. У него дрожали коленки.
       -- Я боюсь, -- сказал он, сглотнув слюну. -- У меня же нет опыта... со взрослыми женщинами…
       -- Но, если ничего не делать, откуда опыт-то появится, -- развёл руками Казанова.
       -- Может быть поможете хотя бы советом, -- робко попросил он. -- А то я себя что-то не очень уверенно чувствую.

       -- Ну что поможем товарищу по несчастью? -- спросил Казанова. – По старой дружбе.
       -- Ну так и быть дадим тебе вводную, -- согласился Джексон.
    
       Первое. Не трать лишних слов типа «который час», «как пройти к метро».
Женщины всё равно пропустят это мимо ушей. Главное -- дать ей понять,что ты её хочешь.
И запомни: в этот момент она для тебя не женщина. Она для тебя -- голодная самка.
       Второе. Подходить к ним надо раскрепощённо, как бы шутя, вызывая к себе интерес, создавая сексуальное напряжение.
     -- А что говорить? -- спросил Паша.
     -- Произносишь любые слова -- это не важно. В искусстве обольщения главное не слова, главное -- ПАУЗА.
Если ты сможешь выдержать напряжение, когда вы оба молчите, а только смотрите
в глаза друг другу, -- считай победа у тебя уже в кармане.

      -- К тому же это необходимо для драматического эффекта, -- уточнил Казанова. -- Да, чуть не забыл, добавил он.
Очень важен тактильный контакт. Прикоснуться к её руке, невзначай. Шепнуть ей что-то на ушко и нечаянно чмокнуть в шейку. Вспомни Печорина. "Кисейный рукав слабая защита и электрическая искра пробежала из моей руки в её руку, первое прикосновение решает дело."
      -- А если она не настроена? -- спросил наш герой.
      -- Да глупости, -- ответил Джексон. -- Женщины обожают сексуальные приключения. Они мечтают об этом каждую ночь.
   
      -- Хочешь я открою тебе маленькую тайну, -- сказал Казанова. -- Они всегда сексуально не удовлетворены.
Эти нежные создания 24 часа испытывают желание. Твоя задача помочь им себя раскрепостить.
      -- А как?
      -- Надо войти в её личное пространство, создать сексуальное напряжение.
      -- А что делать с этим сексуальным напряжением? -- спросил Паша.
      -- Ну ты даёшь! Это же элементарно. Команда -- "Огонь по врагу!".
      -- Я не понял? -- переспросил Паша.
Джексон и Казанова удивлённо переглянулись.
      -- Прямиком в её вагину, -- сказал Казанова.
      И они дружно захохотали…
      «Господи, как бы всё это переварить и запомнить», подумал Паша.
Но времени у него уже не оставалось. Надо было идти на Голгофу.

       Паша подошёл к дворницкой и подёргал за ручку -- дверь была заперта.
       -- Кого там черти носят! -- раздался за дверью сердитый голос Мани.
       -- Это Паша из 17-ой квартиры, -- ответил наш герой.
       -- Подождите, сейчас переоденусь, -- сказала она. Где-то через минуту щёлкнула задвижка и дверь открылась.
Он вошёл внутрь.
       Дворницкая представляла из себя крохотную каморку. Из мебели – рассохшаяся табуретка, да старенький топчан в углу. А, учитывая, что стены были уставлены стеллажами, на которых пылился всякий хлам,
 то даже одному человеку здесь было тесно.
     Маня уже переоделась. Она была в цивильном: в белой блузке со стоячим воротничком и чёрной юбке-плиссе.
     -- Да, да я вас узнала, -- взглянув на него, сказала она.
Затем, прищурив глаза, произнесла: «Кажется, сосед Казановы».
     -- Совершенно верно, -- подтвердил Паша.
     -- Маня, дворничиха, -- представилась она. Они пожали друг другу руки.
     -- Очень рад встречи, -- сказал он, не отпуская её руки.
     -- Конечно, конечно, -- машинально ответила она. -- Если ты насчёт уборки,
то не волнуйся. Завтра я по графику мою вашу лестницу. Ничего, что я на ты?
     -- Нормально, нормально, -- ответил он, сверля её своим взглядом.
     -- Да, да, -- недоумённо проговорила Маня.

       Наступила напряжённая ПАУЗА. "Видимо, это имел в виду Джексон, когда давал вводную", подумал Паша.
Он по-прежнему не выпускал её руки.
       Затем он наклонил голову вправо, и она отклонилась вправо. Он наклонил голову влево, и она отклонилась влево...
       -- Какие у тебя безумные глаза, – спросила Маня, щёлкнув себя указательным пальцем по шее. «Ты сегодня случайно не принимал?».
       "Пауза, пауза, главное держать паузу", -- стучало в его мозгу.
Наконец она не выдержала и спросила.
       -- Ты мне что-то хотел сказать?  Дворничиха попыталась высвободить свою руку, но это ей не удалось.
       "Ну, славу богу, у неё первой сдали нервы”.
       -- Да, да, конечно, -- прервал он молчание. -- Но только сядем.
       Они кое-как притулились на топчан.
       -- Можно на ушко? -- прошептал он.
       Она удивлённо пожала плечами. Но в этом движении не было слова "нет". Маня даже придвинула свою голову к нему, чтобы лучше услышать то, что он скажет.

       «Тактильный контакт», -- вспомнил он слова Казановы. Паша наклонился к ней и стал жарко целовать её шею. В первый момент она опешила, растерялась, не понимая, что происходит. Маня оказалась в каком-то оцепенении, от удивления выпучила глаза. Но, когда он, обхватив её талию, стал сильнее прижимать её к себе, до неё вдруг дошло...               
       -- Это что ж деется-то, люди добрые! -- завопила она и резко оттолкнула его от себя.
       Паша отлетел к стене и ударился о стеллаж.
       Вёдра, совки, тазики и другой уборочный инвентарь с шумом и грохотом полетели на бетонный пол и, подпрыгивая и разлетаясь по сторонам, исполнили удивительно-сказочный танец. Звуки, которые рождались в этом кордебалете, отражаясь от стен дворницкой, бились и метались в тёмном тесном пространстве, сливаясь в адскую, дикую какофонию. 

       Казанова, услышав эту канонаду, сказал, что это ему чем-то напоминает каменный обвал в горах.
       -- Ну это вряд ли, -- возразил Джексон. – Я думаю, он просто пытается пробудить в ней женщину.
       Не дав опомниться коварному ловеласу, Маня, взяв половую тряпку, что есть силы мазанула его по лицу.
А затем, схватив первую попавшуюся под руки швабру, довольно-таки чувствительно огрела его по голове.
       Спасаясь от разъярённой женщины, Паша выбил ногой дверь и выскочил на улицу.
Но дворничиха оказалась не менее проворной, чем он. Она выскочила на улицу сразу вслед за ним и основательно приложилась шваброй по его спине.

       -- Нет, всё же хорошо, что мы пропустили первый тайм, -- сказал Казанова. -– Все эти договорняки уже вот где.
                (он провёл ребром ладони по горлу)
А здесь хоть есть настоящая борьба.
       -- Милые дерутся--только тешатся, -- заметил Джексон.
       -- Притирка характеров, -- многозначительно изрёк Казанова. – Куда же без этого.
       -- Бьёт, значит любит, -- подняв палец, добавил Джексон.
       -- Ничего не поделаешь, -- вздохнул Казанова. -- Любовь, как и искусство, требует жертв.
       -- А, если серьёзно, -- сказал Джексон, -- для нашего тинейджера -- это будет хороший урок. Я думаю, что хвастать он больше не будет. Пусть зарубит себе на носу -- затащить бабу в постель, даже дворничиху, это не так-то просто.   
Искусство обольщения – это высокое искусство, которое доступно только избранным.

       Чтобы как-то избавиться от своего позора, Паша рванул по переулку, добежал до ближайшей подворотни и скрылся в проходных дворах. Маня пыталась было его догнать, но, увы, не смогла угнаться за молодостью. Я думаю, это не получилось бы и у самого Валерия Борзова. Она плюнула, выругалась и вернулась в свою дворницкую.
       -- Ну и молодёжь пошла, -- возмущалась Маня. – Ни стыда, ни совести.
Средь бело дня такое вытворяют.
Распустились совсем. Я вот его родителям расскажу. Пусть ему стыдно станет.

       Спустя какое-то время Паша вернулся к своему дому и сел на скамейку рядом
с приятелями. Поначалу Джексон и Казанова молча переглядывались, но потом
не выдержали и заржали на весь переулок. Причём их смех был настолько громким
и пронзительным, что задребезжали все стёкла в ближайших домах.
       Надо ли говорить, что наши гренадёры тут же начали ободрять своего неудачливого соседа.
       -- Тяжело в учении — легко в бою, -- изрёк Казанова.
       -- Кто не проигрывает, тот не двигается вперёд, -- добавил Джексон.
       -- Да у тебя, между прочим, синяк под глазом, -- заметил Казанова. — Надо что-то холодненькое приложить.
Паша достал носовой платок. Казанова смочил его газировкой и приложил к ушибленному месту.
       -- Ты не расстраивайся, старичок, -- утешил приятеля Казанова. – До свадьбы заживёт.
       -- Шрамы украшают солдат, -- заметил Джексон.
       -- Да, а где твоя кепи? – спросил Казанова. – Ты же вроде был в ней.
       -- Неужели я её потерял, -- заныл Паша. -- Это же подарок на день рождения.
       -- Да она в дворницкой, -- указал Джексон. — Заходил ты в ней, а выбегал уже без неё.
       -- Ну я попал, -- закивал головой Паша. "Ребята, жалобно попросил он,
 не в службу, а в дружбу. Сходите, заберите её у Мани".
       -- Как же, разбежались, -- усмехнулся Казанова. – Тебя - то она шваброй огрела, а нас может и обухом отоварить.
       -- Нет уж, уволь, -- добавил Джексон. – Жизнь дороже твоей кепки.
       -- Ладно, хватит переливать из пустого в порожнее, -- сказал Казанова. -- Скоро уже второй тайм. А ты, обратился он к Паше, за бутылкой беги. Ты проиграл.

       Наш герой нехотя встал, пошёл к себе в квартиру, выгреб все деньги из копилки и уныло побрёл в магазин. До стипендии оставалась ещё неделя, а деньги уже кончились. «Придётся, видимо, садится на хлеб и воду», -- подумал он.

   
       Проходящие мимо девушки невольно задерживали свой взгляд на наших гренадёрах. Одного такого красавчика не часто можно увидеть на улице, а тут их было целых два.
       -- Эта балерина из Мариинки просто сводит меня с ума, -- признавался другу Джексон. -- Боже! Какие ножки! 

Две дрожащие струнки. А как она танцует!
Нет, она не танцует, она парит, она порхает над сценой. Петручио, скажи честно,
у тебя с ней что-нибудь было или нет?

       -- Mon cher, ты меня обижаешь, -- сладостно потянулся Казанова. – Какие там к чёрту танцы. Если бы ты только знал,
как она хороша...в постели.               
         (он закрыл глаза и мечтательно покачал головой)
       -- Не женщина, а сказка!

        В магазине очереди почти не было. Паша купил бутылку армянского коньяка, положил её в прозрачный полиэтиленовый пакет и пошёл к дому. Когда он вернулся, приятелей на скамейке уже не было. Они в своей комнате смотрели футбол.
Увидев его, они из эркера помахали ему рукой.
       Паша уже хотел было подняться к ним, но вспомнил про кепи. «Ну не оставлять же её у Мани», подумал он и направился
к дворницкой.

       На этот раз дверь была не заперта. Он постучал и вошёл. Маня, стоя перед зеркалом, поправляя свою причёску.
       -- А-А!! – увидев Пашу, заистерила она. — За добавкой пришёл, сосунок!
       Её голос не предвещал ничего хорошего. Маня схватила черенок лопаты и замахнулась. Но он, бросив пакет на полку,
успел вовремя перехватить её руку.
       -- Я вот сейчас-то твою нахальную физиономию отутюжу! – кричала она. – Ну как тебе не совестно.
Да я тебе в матери гожусь, рожа твоя бесстыжая!
       -- Я вам сейчас всё расскажу, -- пытался успокоить её Паша.
       -- Да я тебя даже слушать не буду, молокосос! – ещё громче кричала дворничиха.
       В общем, ему пришлось пройти все ужасы настоящей головомойки и изрядно потрудиться, чтобы в буквальном смысле «сохранить своё лицо».

       Наконец, когда она немного успокоилась, он попытался ей всё объяснить.
       -- Я проиграл пари, -- опустив глаза в землю, неуверенным голосом начал он.
 -- Я должен был соблазнить первую встречную девушку.
       -- А я-то здесь причём? – возмутилась Маня. – К твоему сведению, я давно уже не девушка.
       -- Вы первая попались мне на пути, к сожалению, – добавил он.
       -- Так вот оно что!
       Маня, наконец-то, высвободила свои руки и начала перед зеркальцем поправлять свои волосы.
       -- А у вас с головой-то всё в порядке? Кобели вы перестоявшиеся. Вам что девки молодые уже не дают?
Тяжело дыша, она стала нервно ходить из угла в угол.
       -- Да и что значит, к сожалению. У меня, славу богу, столько мужиков было и никто «тьфу-тьфу-тьфу»
         (Маня постучала костяшками пальцев по табурету)
не жаловался... Я настоятельно бы попросила не унижать моё женское достоинство… Иж чего удумали, молокососы!
    
       Она налила в кружку воды и сделала пару глотков. Паша, виновато опустив голову, стараясь не смотреть ей в глаза, процедил.
       -- Тётя Маня, простите меня, я больше не буду.
       -- Нет, ну я сейчас обоссусь, ей богу! -- закричала она. -- Он у меня ещё прощение просит. Ну прямо «пятый б».   
А, кстати, где волшебное слово? Вас что в школе вежливости не учили.
      -- Пожалуйста, -- выдавил он из себя.
      -- Ну вот, совсем другое дело.

      Маня посмотрела на его осунувшуюся фигуру, на его жалостливые глаза
(такие глаза бывают у мальчишек, которых в чужом саду поймали за воровством яблок) и захохотала…
     Нахохотавшись вдоволь, она спросила: “Так значит ты из 17-ой квартиры?”
     -- Да, -- ответил Паша.
     -- Так это тебя называют хранителем женских сердец?
     -- Что вы, это неправда, -- возразил он.
     -- Как же неправда. Как не зайду в вашу парадную, так какая-нибудь краля с мокрыми глазками сидит у ваших дверей.
     -- Это не я, это мой сосед Казанов. Высокий такой блондин. У него даже кличка есть -- Казанова. Да и приятель ему под стать — Джексон. Два сапога пара.

     Она ещё раз внимательно посмотрела на него. Ни страха, ни испуга Маня уже
не испытывала. Скорее то, что произошло, казалось ей теперь каким-то нелепым недоразумением.
     -- А ты зачем припёрся ко мне второй раз? – спросила она.
     -- Ах да, -- стукнул себя по лбу Паша. – Я забыл сказать. Я же у вас кепи забыл, такую… в красную клеточку.
     Они стали осматривать помещение и быстро нашли то, что искали. Кепи валялась  в углу, у самой двери. Паша поднял её, отряхнул и надел. Затем он взял с полки пакет и, так как инцидент был исчерпан, собрался откланяться и уйти.
     И только тут её взгляд заметил бутылку в полиэтиленовом пакете.

     -- А что это у тебя там? – спросила она.
     -- Бутылочка коньяка, -- ответил Паша. – Армянского.
Маня любила после работы принять, поэтому она не удержалась и спросила:
«Так может по рюмочке в знак примирения?».
     -- Да, но я не могу, -- ответил он. — Я должен отдать её ребятам. Я же проиграл пари.
     Наступила небольшая пауза. Маня задумалась, а затем, повернув голову, посмотрела ему прямо в глаза.

     -- А почему ты считаешь, что проиграл? – она развела руками. — И вообще, что это за паникёрские настроения… Вот все вы мужики такие. Стоит вам дать отпор – так сразу проиграл. Не понимаете вы всей тонкости женской натуры.
Вам бы всё сразу. А подождать чуток сил уже нет?
Ладно, давай так. Раз уж ты пришёл, я тебя так просто не отпущу. Ты уж посиди немного. Ты у меня как никак гость.
      Маня чуть ли не силком усадила его на топчан, взяла пакет, вынула оттуда бутылку, умелым движением свернула винтовую пробку и, достав стопки, налила в них почти до краёв. Подстелив газетку на табурет, поставила туда стопки, достала плавленый сырок «Дружба» и, неизвестно откуда взявшиеся, конфеты «Белочка».
     «Ну мне хана, подумал Паша. Придётся новую бутылку покупать.
Теперь мне до стипендии уже не дотянуть».

     -- Ну что, давай за знакомство, -- взяв свою стопку, сказала Маня.
 «Тебя, кстати, как зовут?».
     -- Паша, я уже говорил.
     -- Маня, -- представилась она ещё раз. — Ну будем знакомы.
Они выпили, не закусывая.
     -- Хорошо пошло, мягко, – помахала она ладонью около рта… – Водка, конечно, будет пожёстче. Приятно как, прямо тепло по груди разливается. Ух! Стресс хорошо снимать.
     Маня снова налила в стопки. И тут только обратила внимание на его синяк.
     -- Это я тебя так приложила? – спросила она.
     -- Нет, это я о косяк ударился, -- с усмешкой ответил он.
     -- Ну прости, прости меня, Пашенька, это я не со зла. Просто не рассчитала силу. Может тебе холод приложить?
     -- Не надо, я уже прикладывал, не помогает. Всё равно синяк будет.
     -- А ты знаешь, тебе это даже идёт. Очень мужественный вид.
   От этих слов он немного приосанился и даже выкатил вперёд грудь.

     Снова наполняя стопки, Маня перехватила его неодобрительный взгляд.
     -- Что ты так на меня смотришь? Думаешь я алкоголичка какая-нибудь. Пропащая женщина, -- в её глазах мелькнули грустные огоньки. -- Что ты вообще знаешь о моей жизни… Ну да ладно.
     Он хотел что-то сказать, но не стал.
     -- А что это мы в тишине сидим? – спросила она. – У меня же радио есть.
Маня встала и, щёлкнув ручкой старенького приёмника «Заря», включила звук.

     «Вы слушаете радиопостановку по пьесе Дударева "Порог".
     -- Научите собаку думать, и собака запьёт, -- сказал Буслай. – Все живут, а я думаю. От мыслей тошно становится. У меня нервов не хватает трезвым долго быть. Очень много думать начинаю. А выпью — всё становится приятным и радостным…».
     -- Это про меня, -- сказала она.
     Маня достала платок, вытерла свои повлажневшие глаза и выключила радио.
     —- Очень тяжело слушать. Я ведь сама из деревни, -- продолжила она. -- Дом и корову продала. Помогла сыну квартиру купить. И сама перебралась в город поближе к нему. Думала внуков понянчить, но ничего не вышло. Невестка меня невзлюбила. Всё время на меня рычит. Видеться с внуками не даёт. Я, видите ли, тёмная деревня. Чему я хорошему могу их научить. И сын на её стороне.
Они, видите ли, меня стесняются. Ну давай выпьем, что ли?
      Маня налила стопки и не дожидаясь его «опрокинула» свою. Затем снова включила радио.

         «А где мне взять такую песню
          И о любви, и о судьбе, —
          И чтоб никто не догадался,
          Что эта песня о тебе»

      Она начала подпевать. Её низкий грудной голос глубоко и гулко зазвучал в дворницкой.
Он словно лился из самой её души, как вздох, в полную грудь.
       Так поют в русских деревнях, возносясь душою в небеса.

          «И чтоб никто не догадался,
           И чтоб никто не догадался,
           Что эта песня о тебе,
           Что эта песня о тебе.

           Чтоб песня по свету летела,
           Кого-то за сердце брала,
           Кого-то в рощу заманила,
           Кого-то в поле увела.

           Кого-то в рощу заманила,
           Кого-то в рощу заманила,
           Кого-то в поле увела,
           Кого-то в поле увела»
   
      Когда песня кончилась, Маня выключила радио, села на топчан, уткнулась лицом ему в грудь и зашмыгала носом.
Её плечи дрожали, сквозь рубаху он чувствовал мокроту её глаз. Он, слегка приобнял её, прижал к себе…
   
      -- Вот так живёшь, живёшь. Всё только для детей… А оказывается ты никому не нужна. И чем я ей не угодила.
Я им только мешаю.
     А как уговаривали дом продать. Мама будем жить вместе…
А мне здесь душно. Воздух здесь какой-то тяжёлый. А у нас легко дышится.
Поля до самого горизонта, речка. Все тебя знают, всё на виду… Ты открыта для всех и все открыты для тебя. А случись какая беда -- тебя не бросят, будут навещать.
И в горе, и в радости…
     Она замолчала, будто задумалась о чём-то своём.
     Тут Маня заметила, что синяк на его лице несколько увеличился в размерах
 и потемнел. Она прикоснулась пальчиком к синяку и поцеловала его в щёку.
     -- Ты прости, я не со зла. Маня расстегнула верхнюю пуговицу на его рубашке и стала гладить его шею.
И в наступившей тишине до него донёсся тихий взволнованный шёпот.
     -- Ох, был бы ты немного постарше...
     И хотя в дворницкой стоял полумрак, он разглядел, что как-то по-особенному заблестели её глаза и лёгкий румянец проступил на её щеках.


      В это время за дверью на улице послышались голоса.
      -- Паша! Ты где?  «Зенит» опять проиграл ноль два.
Раздался стук в дверь.
      -- Сиди, я сейчас, -- сказала Маня и, разувшись, скинув блузку и юбку,
в одной сорочке,  вышла на улицу. Перед дверью стояли Джексон и Казанова.

      -- Вам кого, ребята? – спросила она.
      -- Да мы Пашку ищем, дружка нашего, -- сказал Джексон.
      -- Он у меня, -- сообщила Маня. – Но выйти сейчас не может.
      -- Он нам бутылку должен, он проиграл, -- заявил Казанова.
      -- А кто вам сказал, что он проиграл, -- замотала она головой. – Это вы проиграли, мальчики. Так что бегите за бутылкой и покупайте.
      Джексон и Казанова от удивления разинули рты.
      -- Ну что стоим. Бегом в магазин! -- скомандовала Маня и,
зайдя в дворницкую, захлопнула перед ними дверь.