Музон

 

Ну, достали пенсионера Ивана Петровича Бурдынюка молодые соседи снизу, с подходящей для такого случая фамилией Куролесовы. Каждые выходные, не считая календарных и церковных праздников, такие гульбища устраивают с музыкой и плясками, что «мама, не горюй»!. А музыка, под которую они экстазуют,  какая-то такая… кузнечно-дровосечная – «Бух-бух… Бух-бух-бух!», да «Дзинь-дзинь…Дзинь-ля-ля!». Мертвого поднимет, где уж тут живому заснуть.   

Бурдынюк уже и звонил Куролесовым по телефону, и сам к ним приходил с просьбой быть  потише, и участковому жаловался, да все без толку. Соседи только подсмеивались над ним:  «Давай, дед, к нам, мы и мочалку тебе подберем, и оттягиваться научим». Петр Иванович только плевался и уныло поднимался в свою бобыльскую квартирку, с подпрыгивающими табуретками  на кухне и дребезжащими тарелками в посудном шкафу.

 А недавно, так и  не сомкнув глаз почти до утра (жизнерадостные соседи с размахом отметили, кажется,  День Парижской коммуны), Иван Петрович додумался отплатить им той же монетой. Когда Куролесовы, наконец,   угомонились, он выждал для верности еще часок, чтобы они уже точно  заснули,  и  в районе шести утра приступил к осуществлению мести.

«Пусть-ка побудут  в моей шкуре, авось поймут чего!» - злорадно подумал  Бурдынюк, и с силой стал водить заранее припасенной железной трубой по ребрам чугунных радиаторов отопления как раз над спальней соседей, а для верности еще и над залом  - на тот случай, если у них кто заночевал. Он бегал от батареи к батарее, нарочно усиленно топоча и издавая дикие вопли.  Причем получалось у него это довольно ритмично, хотя и невообразимо громко.  Бурдынюку тут же стали пытаться достучаться через стены соседи со всех сторон, включая и верхние смежные квартиры.

-Ничего, потерпите! – злорадно кричал  Иван Петрович, продолжать грохотать батареями. – Терпите же Куролесовых – хоть бы одна сволочь на них пожаловалась, кроме меня!

 Когда праведный гнев Бурдынюка уж стал стихать, да и сам он порядком притомился метаться между батареями, в дверь  настойчиво позвонили. «Ага, проняло, наконец! – устало и почти без радости подумал Иван Петрович, и пошел в прихожую, прихватив на  всякий случай с собой и железяку, при помощи которой только что устроил грандиозную какафонию.

Открыв дверь, он увидел главу семейства Куролесовых Петра. Всклокоченная шевелюра, мятые брюки говорили о том, что тот уже успел поспать. Но, похоже, совсем немного, поскольку физиономия у Петра была совершенно пьянющая  и веселая.

- Слышь, чудило! – развязно сказал он Петру Ивановичу.

- Сам чудило, только на букву «м»! – дерзко ответил ему Бурдынюк, поскольку адреналин еще побулькивал в его вскипевшей крови. «Пусть только попробует выступить, я ему этой трубой все ребра пересчитаю!» – отважно подумал он. А вслух  задиристо сказал:

- Ну и чего тебе?

- Ты это… Погромче бы свой музон сделал! Или дай  диск на время, а? И ваще, что это за группа у тебя?  Мы такую еще не слышали: так торкнуло, что все мои гости уже на ногах!  Похмелились  и снова пустились в пляс. Ну так что, дашь диск, или как?..