— Мама, оно не хочит! Оно не влезает и не хочит!
— Мусечка, Вы бы шоколад в мясорубку еще с фольгой засунули! И зачем вам мясорубка, когда есть терка?
— Розалия Моисеевна, Вы такая умная, что у Вас скоро мозг пойдет носом! И что Вы все время смотрите в чужие стороны, когда у Вас борщ? Варите свой борщ и я Вас не спрашиваю!
— Муся, Розалия Моисеевна права, шоколад надо поломать на долечки, а потом тереть на терке, зачем тебе мясорубка?
— Ну, так я ей и говору, зачем ей мясорубка, только ваша Муся это не Муся, а какой-то биндюжник, кричит и хамит пожилой женщине!
— Розалия Моисеевна, у Вас борщ, идите его солить и не думайте, что Вы самая умная, а вокруг мебель!
— Вот видите, она опять, ваша Муся! Приличные родители, надо же…
— Мама я хочу писять!
— Левочка, подожди, я тру шоколад, у мине грязные руки.
— Мама я хочу писять, я сейчас описяюсь прямо в половик!
— Муся, идите уже усадите ребенка в уборную, я только позавчера выбивала половик!
— Мама я хочу писять! Мама я хочу писять!!!
— Вэй, Муся, иди уже усади Левочку, я потру твой шоколад!
— Семен Иммануилович, Вы шо, опять в уборной? Выходите, тута ребенок хочИт!
— А почему Ви думаете, что я не хочу? Я только зашел!
— Так Вы всегда хочите, а ребенок только иногда. И Вы уже со вчерашнего дня там живете и не выключаете за собой свет!
— Мама я хочу писаять!!!!!
— Семен Иммануилович, если Левочка пописяется на половик, Вы сами будете его нести в химчистку, выходите из уборной, я вас умоляю!
— Ша! Я уже выхожу! Я так не могу, тут не дают спокойно жить и умереть! Это же не возможно!
— Семен Иммануилович! Шо Вы такое кушали, Семен Иммануилович?!
— Муся, када Ви будете ходить в уборную фиалками, я Вам сразу сообщу, а пока не делайте мине берЭменной голову и усадите уже своего Левочку на горшок!
— Муся, тебе тереть весь шоколад или половину?!
...Было обычное утро коммунальной квартиры номер четыре, в доме по Зеленой, в Одессе.
Муся Шнейдерман и ее мама, Хана Абрамовна, готовили шоколадный пирог, Розалия Моисеевна варила свой борщ, а Левочка, сын Муси и внук Ханы Абрамовны, очень хотел писать.
Именно в это обычное утро коммунальной квартиры номер четыре, сын Розалии Моисеевны, Йося, в парадной майке белого цвета и в синих тапках на босу ногу, торжественно вошел на кухню и сказал:
— Мама, Вы как хотите, но я так больше не могу, мама!
— Ай, Йося, не делай мине голову, ты видишь я занята и варю борщ?
— Я так больше не могу, мама, и я хочу сказать, что я таки женюсь!
— В смысле, ты так больше не могу и хочу сказать, что ты женюсь?
— Я, мама, женюсь, я хочу Вам это сказать и я так больше не могу.
— В смысле, ты женюсь и хочешь мине сказать и так больше не могу?
— Мама, прекратите повторять моих слов! Я именно это и хочу Вам сказать! Мне двадцать шесть лет и я имею право!
Розалия Моисеевна положила ложку на стол, выключила газовую конфорку и тяжело опустилась на табурет.
— То есть ты женишься?
— Да, мама, я женюсь.
— То есть ты вот так вот женишься на женщине?
— Да, мама, я решил. Я женюсь на женщине, потому что на мужчине никто не женится.
— Это еще как сказать...— философски вклинилась в разговор Муся.
— Муся Шнейдерман, если ты не замолчишь свой рот, я сделаю тибе первую группу инвалидности вот этим вот борщом, и мине не будет жалко полкило говядины, которые там плавают!— парировала Розалия Моисеевна.
— То есть ты, Йося, все решил?..
— Да, я все решил, мама, и даже не спорьте!
— То есть ты все решил, Йося, а мама может уже ничего не решать?.. И кто эта шикса, что ты на ней решил?!
— Ну, почему сразу шикса, мама? Она хорошая девушка с работы.
— Хорошие девушки не работают на трикотажной фабрике! Там работают шиксы, а хорошие девушки сидят дома и ждут, пока на них женится хорошие мальчики из приличных семьи!
— Но мама, она правда очень хорошая, мы ходили с ней в драмтеатр и в горпарк, кататься на карусели и кониках! Ее зовут Танюша Гапоненко, она живет в общежитии, она …
— Ша! Вы слышали? Гапоненко! Ее зовут Гапоненко из общежития! Мы Фельдман, а она Гапоненко!
Конечно, она хорошая, она очень хорошая! Она видит - стоит неженатый мальчик из хорошей семьи, воспитанный и одетый в приличную рубашку, так она сразу его охмурила и сделала себе личную жизнь!
— Мама, подождите…
— Так мало того, этому шлимазлу больше не нужна мама!, которая всю жизнь только и делает, шо его любит, как свою жизнь и здоровье, одевает как английского лорда, делает гефелтэфиш, который не пробовал сам Леонид Ильич, так зачем ему любить такую маму, когда у него есть Гапоненко, гойка, которая ходит в драмтеатр и катается на кониках!
— Мама, ну хватит играть театр, Вы же не в кино! Я женюсь и все!
— Значит я умру. Иди женись, делай что хочешь, на Гапоненке, на Шмапоненке, хоть на негритоске из колоний, мне все равно, я умру и у тебя не будет никакой мамы и тебе будет хорошо!
— Мама! - неожиданно твердо произнес Йося, - Я женюсь! Всё! До свидания!
На свадьбе, Розалия Моисеевна не произнесла ни слова...
Когда гости начали расходиться, она молча встала, и поджав губы, удалилась в комнату, плотно прикрыв за собой дверь, поэтому так и не увидела, как молодожены уезжали в общежитие, где решили жить после свадьбы.
Несколько раз, Йося с женой пытались утрясти конфликт, приходили в гости к Розалии Моисеевне, но она только скорбно молчала и не притрагивалась к принесенному торту.
Йося очень переживал, удивлялся неприступности мамы, а потом, с горечью констатировал факт того, что мама сдавать позиций не собирается, и визиты прекратил.
— Муся, Вы бы поговорили с Розалией Моисеевной, это же надо устраивать такую трагедию из Гамлета! Йося так переживает, так переживает, что даже похудел и плохо кушает, - сокрушалась Зина Хаскина.
— А шо я могу сделать? Это же не женщина, а железный Феликс! Можно подумать, у нее не один сын, а целая футбольная команда «Динамо»…
С Розалией Моисеевной о сыне никто заговаривать не решался, обходя деликатную тему, а сама она, при упоминании его имени, мрачнела и принималась нарочито громко звенеть тарелками.
Прошел почти год. Был теплый майский вечер.
Возле гаражей играли в домино Зелик Абрамович, Боря Лифшиц и Вася Калюжный.
Мальчишки галдели, сидя на пожарной лестнице.
Зина Хаскина громко рассказывала что-то, по большому секрету, жене доктора Шварца, Гите Самуиловне, а сам доктор Шварц читал газету на балконе и слушал как дудит репетицию Шуберта, на трубе, за стеной, Сема Зильберман.
Но вдруг, двор словно накрыло ватой... Звуки стихли...
Костяшка домино застыла в воздухе, зажатая в ладони Васи Калюжного, мальчишки, как по команде перестали галдеть и замерли, раскрыв рот, Зина Хаскина споткнулась на полуслове, а доктор Шварц прекратил шелестеть своей газетой.
Даже труба Семы Зильбермана что-то невнятно прогудела и смолкла.
Розалия Моисеевна, вешавшая на веревку пододеяльник, удивленно оглянулась и увидела в арке дома своего сына, с женой.
В руках Йося держал большой сверток, перевязанный голубой лентой.
Под гробовое молчание, переминаясь с ноги на ногу, Йося нерешительно приблизился к маме:
— Вот, мама. Я так больше не могу и хочу сказать. Хоть Вы и может этого не хочите, но это Ваш внук Миша, который мой сын. Просто Таня говорит, что Вы должна на это посмотреть и познакомиться, потому что вы родственники...
Розалия Моисеевна молча взяла сверток из рук Йоси и заглянула в него...
— Миша?..
— Миша. Но если ты не хочешь знакомиться, то он не виноват.
Розалия Моисеевна плакала.
— Мама, прекратите плакать, мама почему Вы плачите?
— Идите уже в квартиру, я напеку оладушки, что вы проглотите язык и все зубы….
— Мама, оно не хочет! Оно не влезает и не хочет!
— Танюша, так порубайте мосол, кто же ложит в мясорубку мясо с мослами, я вас умоляю!
— Муся, смотрите в свою сторону, вас забыли спросить!
— Так Муся права, Таня, мясо надо порубать, - сказала Розалия Моисеевна и сняла с плиты кастрюлю с компотом.
— Мама, я хочу какать!
— Подожди, Левочка, у меня руки грязные! Это не ребенок, это цорес майне грейсе!....
Было обычное утро коммунальной квартиры номер четыре в доме по Зеленой, в Одессе.
© Александр Гутин
Свежие комментарии