«Война не закончена, пока не похоронен      

                последний солдат» - слова сколь красивы,

                столь и бессмысленны.

автор:Николай Киселев-Полянский

 

Однажды охотничья судьба забросила Сергея в маленькую деревушку с поэтическим названием Каменный Городец.

Моряки говорят – как корабль назовёшь, так он и поплывёт.

Для кораблей может быть это справедливо, но с деревнями не так. Рядом в трёх километрах находится деревня Стервенёво, и вот она, несмотря на своё стервозное название,  «процветает»: имеется стационарный магазин и даже на зиму  остаётся  порядка пятидесяти дворов. А Городец доживает свой век,  и очень  скоро от него останется только бетонная силосная яма, которую через десяток лет затянет землей и на её месте появится маленькая березовая роща. 
Для Сергея эта охотничья вылазка —  особенная. Нынешним летом  он достиг той временной отметки, после которой человек получает полупрезрительное определение – пенсионер.  И здесь на охоте Сергей хотел убедить самого себя, что это ещё ничего не значит и по-прежнему он может целыми днями бродить по болотам, любоваться рассветами и закатами на озёрах, …  Зачастую он сам верил, что это так и есть, и так ещё будет. Всё по Пушкину  – «Ах, обмануть меня нетрудно!.. Я сам обманываться рад!». Но в душе-то он понимал, что бал кончается и пора гасить свечи.

В Каменный Городец Сергей попал в середине дня и не мешкая начал обустраиваться. Он всегда любил это делать: как будто с чистого листа начинаешь новую, пусть и короткую, жизнь.  Слева от  избы увидел изрядную кучу давно напиленных и уже подгнивших  чурбаков берёзы – не успел, видимо, последний хозяин поколоть их на дрова. Сергей вытащил из кучи пару самых длинных и установил их вертикально на границе участка избы с улицей, обозначив ими подобие калитки. Потом подтащил ещё с десяток чурбаков, которые уже располагал горизонтально  по границе – получился некий портал, всё как в лучших дворцах Греции.

Вначале Вайгач (крупная западно-сибирская лайка и друг Сергея)  наблюдал  за его действиям  с некоторым недоумением, потом сообразил – на охоте всегда устанавливается высокий уровень понимания между человеком и собакой – и присоединился к  разметке границ: пробежал по всему периметру участка, поднимая ногу в геозначимых местах.

Осталось  добавить несколько деталей быта: Сергей повесил пакет для мусора на косой сук одичавшей яблони, растущей рядом с избой. На крыльцо поставил резиновые сапоги. Из них вытащил два комплекта байковых портянок: основной комплект из красной байки и запасной — из синей.  Портянки повесил на ветку яблони ниже белого мусорного пакета. Сергей взглянул на содеянное и  тут  его осенило: он ухмыльнулся и перевесил красные портянки  ниже синих. Ну вот, получилось даже модненько: и экологично,  и патриотично. Надо же, ещё несколько лет назад избу рядом с такой расцветкой яблони  назвали бы последним прибежищем негодяя, а нынче он в общем тренде. Течёт всё, течёт…

Дальнейшие размышления о причудливых поворотах в исторических процессах привели к неожиданным результатам. Сергей забормотал:

— Нет, так нельзя… Да, ворованное … Украли нефтяные месторождения, украли и символы … Но они всего лишь  временщики, убогие душой и разумом, а за этим символом миллионы настоящих людей … Белые эмигранты… Почему их называют эмигрантами… Ведь не сытая жизнь их поманила… У них был страшный выбор. Страшнее не бывает… Тот, кто выбрал Родину – потерял жизнь, кто выбрал жизнь – потерял Родину.  Они разменяли Родину на жизнь, но мечтали до самой смерти возвратиться на Родину под трехцветным  знаменем.

Он решительно перевесил красные портянки на прежнее место.

Обустройство окончено. Пора делать чай. Сергей огляделся окрест. Как раньше писали  классики, его взору открылся величественный деревенский пейзаж, а как нынче пишут они же — открылась вопиющая картина запустения. Улица почерневших домов с проваленными крышами, расположенная  поперёк пологого склона, вверху  стройные ряды соснового леса, посаженного, судя по его высоте, в эпоху «застоя», а внизу – через колдобины дороги — располагался бывший деревенский  выпас с редким самосевом тех же сосен, но уже выросших в нынешнее время «стабильности и разумного консерватизма».  На унавоженном выпасе редкие сосенки  чувствовали себя  очень хорошо. Они, как кустодиевские дородные купчихи, размахнулись вширь да так, что высота иногда проигрывала ширине. Однако их удивительно живописный вид не слишком обрадовал  хозяйственного Сергея:

— Ишь,  как распушились, а вырастут – сплошные сучки, деловой древесины ноль.

За этими сосенками, там,  где склон уже выполаживался и начинался лес, виднелась темно зеленая  полоса и там должна быть вода. Ожидание оправдалось. Небольшой ручей вытекал из болота и его вода имела цвет хорошо заваренного чая. Сергею не привыкать  к болотной воде. Через час он уже сидел в избе и пил первый чай на новом месте, обживая шатающийся  деревянный стол. Чаепитие прервалось  возгласом:

— Сосед… Эй, сосед…

У портала стояла невысокая сухощавая старушка с палочкой, а Вайгач с нарочитым безразличием наблюдал: не заступит ли она черту, за которой начиналась территория, взятая им под охрану. Во избежание возможного инцидента  Сергей быстро выскочил из избы и пригласил бабулю испить чаю.

Через несколько минут он получил много ценной информации: старушку звали баба Галя и ей уже за семьдесят, если не больные ноги, то она жила бы хорошо. В деревне, кроме неё, на другом конце ещё один жилой дом, где живут муж и жена  –  не старые, но оба запойные пьяницы и с ними баба Галя не дружит. Они обижают её. Но раз в несколько месяцев, когда они уходят в запой, их недоенная корова начинает так орать, что Галя не выдерживает и несмотря на больные ноги ковыляет к ним. Когда она откроет сарай, то обезумевшая от боли корова  таранит калитку и с рёвом бежит все три километра в Стервенёво, где её подоят и напоят.

Увидев коричневую воду, баба Галя ахнула:

— Да как же так? Рядом со мной родник. Там самая вкусная вода. Раньше колодцы были, но вся деревня брала воду для чая только из него.

Охота не задалась: утром задождило. Морось, туман – всё  вместе.  В такую погоду идти в лес собирать на себя с ветвей капли и капельки, чтобы через полчаса выглядеть как мокрая мышь, – это на большого любителя. Лет тридцать назад Сергей  все равно бы побежал в лес, но сейчас решил нанести ответный визит соседке.  Баба Галя обрадовалась и сразу пригласила в избу. В сенях взгляд Сергея зацепился за предмет из своего далекого детства – корыто из оцинкованной жести, только странно, что оно было с веревкой. Кажется, корыто используется не по назначению, а как транспортное средство. Баба Галя подтвердила:

— Да, раньше, когда ноги были получше, я бурлачила с этим корытом. Дорогу к нам зимой не чистят, автолавка не приезжает, а так иногда захочется свежего хлебушка… Вот я ходила с ним в магазин Стервенёво за хлебом. Нагружу в корыто и на бечеве тащу по снегу как маленький трактор, мощностью десятая часть человеческой силы.

В голову Сергея за словом бечева пришли некрасовские строчки  «Выдь на Волгу: чей стон раздаётся …»  и за ними мысль:

— Зачем на Волгу, стервенёвская дорога ближе.

— А санки? – спросил Сергей, возвращаясь из мира ассоциаций в действительность.

— Нет, по мягкому глубокому снегу они проваливаются и тормозят, а корыто, если его перед  приподнять, лучше любого вездехода. А теперь ноги совсем не ходят. Зойка иногда выручает. В Стервенёво  живёт. Когда выпьет, её муж выгоняет. Тогда она в магазине в счёт моего долга покупает хлеб, приносит и живёт у меня несколько дней.  Мне хорошо, с ней веселей …

В избе бросилась в глаза куча мелкой картошки.

— Видно перебрала картошку: крупную в подвал, а мелкая осталась – подумал Сергей.

Но баба Галя вдруг засмущалась и начала оправдываться:

— Вот такая у меня картошка. Выродилась. Я больше десяти лет на одном месте сажаю.

— Так заброшенной земли вокруг немерено  — не мог врубиться  Сергей.

— Я руками могу копать только  мягкую землю, а целину поднять нужны ноги – терпеливо пояснила баба Галя.

— Прошлым летом мне обещали вскопать немного целины под картошку, но, наверное, у них слишком много  костей было…

— Каких костей? – безбожно тупил Сергей.

— Километров полтора от нас будет дорога и там в войну были большие бои, побило очень много народа… Прошлым летом в тех местах целая бригада собирали кости …  Сюда они приезжали к роднику за водой. Вот их старшой и обещал мне помочь с целиной. Да не получилось…

За чаем баба Галя рассказала немного за жизнь:

— Родилась за неделю до начала войны. Отец успел меня чуть понянчить, а потом ушёл на войну и сгинул, как камень в воду: бульк и никаких кругов.  Ни похоронки, ничего. Нас трое сестёр. Как все мы выжили, не знаю. Питались всем, что могли прожевать и проглотить.  Всем надо обуться, одеться. Я в школу пошла поздно  в восемь с половиной лет – не было в чём. Обувь, одежду всё донашивала. Обувь с дырками, весной и осенью  ноги мокрые – вот тогда я их и застудила. Мать, одна с нами, совсем износилась. Она маленькая была. Тихая. Молчунья. Здоровой горластой бабе без мужика в деревне все таки легче. Когда я, младшенькая, поступила в училище, там уже было подспорье-стипендия, мать легла и умерла. Не болела. Сказала только:

– Нет сил. Живите сами. Может вам легче будет...

— Прошлым летом разбередили душу мне те, кто собирал кости, и приснился мне отец … Была фотография отца, но в войну потерялась. Какой он, не знаю. Вижу силуэт, понимаю, что отец, хочу рассмотреть, а он как туман расплывается.

Помню, сказал:

— Берегите родники.

А я отвечаю, что два раза наш чищу: весной от мусора и летом от травы. Отец говорит:

— Родники – это всё живое: твоя жизнь, наш род, наша деревня,…  Живое надо беречь, а кости – это прах.  Из земли вышли, в землю уходим.  Перенесут кости  в райцентр, а если не сохранять народ, то скоро и райцентра не будет. Тогда зачем переносить?

Ещё отец сказал, что частичка духа его находится во мне. Чтобы я берегла себя и долго жила.

А я вдруг почувствовала себя маленькой девочкой и до боли, до слёз захотелось пожаловаться отцу, как тяжело мы жили без него.

Отец опередил:

— Знаю, знаю,… Главное ты жива… Каждый день, час, минута жизни — это подарок. Не забывай…

Ещё много о чём хотела спросить отца, но он опять растворился в тумане и я слышала только:

— Живи, живи, живи…

—  Живи… А как вы лечитесь, когда заболеете? – спросил Сергей.

— Я не болею. Мне болеть нельзя. Это как на фронте. Таких как я мирных фронтовичек, знаешь ещё сколько по здешним деревням? Только наши кости никто не собирает. И не надо. Дров бы кто помог на зиму заготовить. На Зойку одна надежда (перед отъездом из Городца сподобился Сергей увидеть благодетельницу Зойку — мрачноватая крупная женщина средних лет).

— Ну да, патроны мы не подносили… А как война по нам прошлась… Если не война, совсем бы другая песня была… Дети у нас только от старшей сестры. А мы со второй сестрой бездетные. Надорвались от мешков картошки, которые поднимали ещё слабосильными детьми и в колхозе, и у себя.

Сергей слушал бабу Галю и думал:

— Это реальная жизнь. Патриоты-некрофилы  таскают истлевшие кости погибших туда-сюда, а рядом с ними дочери погибших, кровь от крови и плоть от плоти их, из последних сил таскают корыта с хлебом и умирают в одиночестве.  Нет бы обратиться этим патриотам к живым…  Не зря  Иисус сказал « … иди за Мною, и предоставь мертвым погребать своих мертвецов» (Мф 8:21-22).

— Господи, дай силы возродить Каменный Городец и иже с ним деревеньки. Пусть в тех местах, где лежат кости погибших за Родину, пробьются новые роднички, из которых образуются  ручьи, а потом полноводная  река жизни.

Да будет так.

Декабрь, 2016

 

Документальный фильм "Час ноль

Режиссер: Павел Медведев Родился в 1963 г. в Оренбурге. В 1990 г. окончил Ленинградский государственный институт культуры им. Н.К. Крупской (кафедра кинофото, мастерская Д.М. Жухиной). В 1992 г. окончил Высшие курсы телевизионной режиссуры (мастерская В.А. Саруханова).

В 1993 -- 2000 гг. работал на телевидении режиссером. С 2000 г. -- кинорежиссер Санкт-Петербургской Студии документальных фильмов.

В коротких рассказах героев этого фильма отражена история Второй мировой войны. Судьбы граждан России и Германии, переживших оккупацию, плен, голод, гибель родных и близких во многом похожи в своей трагичности. Приз имени Виктора Астафьева "За милосердие к рядовому человеку в Великой войне" на ХVI Международном кинофестивале документальных, короткометражных игровых и анимационных фильмов "Послание к человеку"